Лу не знала, что ответить. Иногда ей казалось, что она уже видела самое ужасное. Но каждый раз жизнь с усмешкой подбрасывала ей карты все крупнее.
Машины подъехали к воротам усадьбы, которую венчал Кастильо Рохо – жемчужина и сердце всех бед Малого острова.
Дворцом его можно было назвать с большим снисхождением: всего два этажа из красного кирпича, крышу, устланную карминной черепицей, венчал купол обсерватории, треснувший, как яичная скорлупа. Подворье большое и запущенное – некогда ухоженные розовые кусты местами торчали почерневшими остовами, а где-то тянулись слабыми побегами у самой земли. Колонны до балкона наверху увил плющ, а сверху к нему тянулись плети бегоний; дикий виноград душил садовые скульптуры. Застекленный эркер под балконом украшала лепная фигура сирены – тоже красной, оттенка сепии – она разводила округлыми руками над аркой, страдальчески закатив глаза, будто оправдываясь за все ужасное, что происходило или могло произойти под крышей этого дома.
Луиза вышла из мобиля и отряхнулась от пыли. Они шли к этому дню всю весну, и они дошли. Девушка глубоко вздохнула, и по венам словно разлилось жидкое олово. Ей было легко, и в то же время она будто была вне своего тела: плоть без страстей, дух без сомнений. Жаль только, что нельзя остаться такой навсегда.
У ступеней их уже ждал деревенский староста: высокий мужчина в летах с уродливым рубцом через щеку и подбородок. Его голубые глаза холодно наблюдали за прибывшими из-под черных бровей, рот с выступающей нижней губой неприязненно кривился.
– Они уже внутри, вошли час назад, – вместо приветствия сообщил он Бориславу.
– Мы опоздали?
– Нет. Они прибыли раньше.
Борислав кивнул, совершенно не удивленный тем, что условия встречи нарушались еще до ее начала.
– Я должен вас досмотреть. Мы ведь не хотим проблем.
После второго кивка, староста подозвал помощника, ранее ими не замеченного. Вдвоем они спешно ощупали полы легких курток, рукава и штанины. Луиза не стала исключением, хотя ей уделили меньше внимания, и припрятанное на сердце там и осталось.
Нильс, повозмущавшись для виду, выложил на подставленную мешковину четыре ножа с деревянными и костяными ручками. Девушка наблюдала за этим спектаклем отстраненно, олово в ее крови вытесняло все эмоции.
Она чуяла свою цель: Сильвио Мартинес был близко. Алькальд Фиеры будто распространял гнилостный запах, который невозможно было с чем-то перепутать. Пусть не он сам задумал, как сгубить ее близких, но он лгал с помоста жителям города, он отдал приказ о повешении, он сделал так, что разъяренный Вендель понесся в Белую Усадьбу, чтобы погибнуть там.
Борислав никому не отдаст Краузе, но жизнь Мартинеса принадлежала только ей.
«Сначала я прострелю ему обе руки, – рассуждала Луиза. – Да, руки. Тогда он не сможет выстрелить в ответ».
После досмотра их впустили внутрь Кастильо Рохо. Там царили те же запустение и разруха, что и в саду вокруг. Держась