Я ошеломленно смотрел по сторонам, впитывая в себя это незабываемое зрелище и все еще не решаясь спросить у кого-либо: это я только смотрю на мир сквозь красную пелену, или кто-то еще? И не успел спросить, потому что скоро эта пелена как бы спала с моих глаз, и я продолжил все видеть в обычных, натуральных цветах. А что это такое было со мной, не знаю до сих пор. У своих деревенских, не испытывали ли они что-либо подобное в этот день, я спросить постеснялся. И даже всесильный интернет, у которого я уже в наши дни поинтересовался насчет аналогичных случаев, ничего внятного мне сказать не мог.
Или вот еще один пример необычного. Это случилось уже, когда я служил в армии. Вернее – дослуживал, поскольку был уже выпущен Приказ Министра обороны СССР (тогда, по-моему, им был маршал Гречко) об увольнении в запас военнослужащих моего года призыва. В одно прекрасное октябрьское утро я просыпаюсь на своей койке. Помню, что лежу ничком, одна рука подвернута под туловище, другая свесилась.
Все слышу – как пацаны топочут сапогами в проходах между койками, хлопают дверями вагончика (наше дембельское отделение дислоцировалось уже не в общей казарме, а в отдельном, привилегированном уютном помещении на несколько двухъярусных коек) и ходят умываться в тамбур, позевывая и лениво переговариваясь, заправляют постели. А я все это слышу, тоже хочу встать, но фигушки – лежу неподвижной колодой, и не могу не то что рукой – даже пальцем шевельнуть. То же самое с ногами. Но дышать – дышу, правда, медленно-медленно, и даже глаза сумел открыть. Но голова моя повернута к стенке, и я вижу только ее, грубо выкрашенную в синий цвет.
Хочу повернуть голову в противоположную сторону – а она у меня как многотонная, даже на миллиметр не изменила своего положения. «Парализовало!» – была первая мысль. От страха я начал весь покрываться липким холодным потом. Хотел позвать на помощь – язык не ворочается. Ну что, лежу, горюю и жду, когда сердце остановится. А оно тоже – еле стучит. И это накануне дембеля! В самом расцвете сил! Ни солнышка больше не увижу, ни деревеньки родной, ни Иртыша любимого, ни родителей, ни братьев с сестрой, ни девчонки, в которую был влюблен. Все, каюк мне! И чувствую, как от жалости к себе из глаз моих на подушку выкатилось по одной горючей слезинке, по второй.
Я хлюпнул носом. И неосознанно потянулся свисающей с постели рукой, чтобы утереть слезы – не дай Бог, кто из парней увидит, замучают издевательскими расспросами. И рука подчинилась мне! Дрыгнул одной ногой, второй – порядок, шевелятся! И я, не мешкая, соскочил с постели, вытащил из тумбочки зубную щетку с пастой, накинул на шею полотенце и пошел умываться. И ни словом не обмолвился с парнями о том, что со мной