Полли выпячивает губы:
– Как тебя зовут, милая?
– Дженна. Дженна Меткалф.
Она снимает с головы наушники с микрофоном и удаляется в заднюю комнату; мне не видно, что там происходит.
Я обшариваю взглядом стенд с фотографиями пропавших людей и злостных неплательщиков алиментов. Если бы десять лет назад снимок моей матери прилепили сюда, разве я стояла бы тут сейчас?
Полли появляется с моей стороны стеклянной перегородки – проходит через дверь, на ручке которой расположен кодовый замок. Она подводит меня к скамье, состоящей из скрепленных между собой стульев, и усаживает, говоря:
– Я помню это дело.
– Значит, вы знаете детектива Стэнхоупа? Я понимаю, он здесь больше не работает, но я думала, может быть, вы подскажете, где он сейчас… Мне просто необходимо с ним связаться.
– Боюсь, это невозможно. – Полли мягко кладет ладонь на мою руку. – Верджил Стэнхоуп умер.
Заведение, в котором проживает мой отец с тех пор, как Всё Случилось, расположено всего в трех милях от бабушкиного дома, но я бываю там не слишком часто. Местечко, прямо скажем, не из веселых, поскольку там: а) всегда разит мочой; б) на окнах вечно прилеплены бумажные снежинки, повсюду развешаны хлопушки или фонарики из тыкв, как будто в здании размещается детский сад, а не приют для душевнобольных.
Название «Хартвик-Хаус» скорее ассоциируется с каким-нибудь очередным телесериалом, а никак не с печальной реальностью: накачанные психотропными препаратами зомби тупо смотрят в холле передачи о здоровом питании, пока медсестры обносят их крошечными стаканчиками с таблетками, чтобы пациенты оставались тихими и покладистыми, тогда как другие обитатели этого дома, похожие на мешки с песком, спят, распластавшись на подлокотниках кресел-каталок, отдыхая после электрошоковой терапии. Обычно все это меня не особенно напрягает, вот только ужасно грустно видеть, во что превратился мой отец, который когда-то вел полноценную жизнь, активную и насыщенную.
Только один-единственный раз я очень сильно испугалась. Я играла с отцом в шашки в холле, как вдруг туда сквозь двойные двери, сжимая в руке кухонный нож, влетела девочка-подросток с грязными волосами. Не представляю, где она могла взять нож. В Хартвик-Хаусе под запретом всё, что может причинить хоть какой-то вред, даже шнурки; такие вещи хранятся в специальных помещениях, где охраны даже больше, чем в знаменитой тюрьме Райкерс-Айленд. Но девчонка каким-то образом умудрилась перехитрить систему безопасности, ворвалась в холл и уставилась безумным взглядом прямо на меня. Потом размахнулась и метнула нож в мою сторону.
Я пригнулась, накрыла голову руками и трусливо сползла под стол, чтобы исчезнуть на то время, пока дюжие санитары будут скручивать нарушительницу порядка, обкалывать ее успокоительным и уносить в палату.
Вы,