Ассунту поташнивало – то ли от новых фактов о мужниной семье, то ли от мысли о тех фактах, которые ей пока были неизвестны. Хороши у них понятия о добродетели, ничего не скажешь! Вон, семя направо и налево разбрасывают! Ассунта старалась перебить мысли действиями. Для начала переоделась в другое свое платье, более новое, которое приберегала для церкви. Оставив спящую Стеллу одну, сбегала к цистерне, где копилась вода с горных вершин, выстирала в специальной канаве свою и дочкину одежду, тщательно оттерла о каменистое дно. От ледяной воды заломило пальцы. Мыла не было из-за нехватки оливкового масла – его в тот год использовали только в пищу, мыловарением не занимались. Ничего: главное, Антонио вернулся с войны. Теперь все наладится. Желая отогнать черные мысли, Ассунта несколько раз повторила вслух:
– Война кончилась. Новая жизнь начинается. Худшее позади.
Стелла, бедняжка, так и спала, даже позы не поменяла. Ассунта развесила одежду над куриным закутком. Снова сбегала к цистерне, принесла воды для стряпни. Помешала угли в очаге. Очистила пригоршню печеных каштанов, бросила в кипящую воду, добавила картошки, несколько кусочков сушеной груши, посолила. Наполнила блюдо сезонными фруктами – хурмой, и села к столу. От тревоги Ассунту потряхивало. Скоро вернется Антонио. Им предстоит учиться совместной жизни. Потому что жить бок о бок они будут, пока смерть не разлучит их. Опыт имеется, пусть и небольшой. Ассунте казалось, она уже потихоньку привыкает к новой версии своего мужа, который когда-то – да было ли это взаправду? – вызывал у нее искреннее восхищение.
О прежнем она размышляла под звон колоколов в церкви Богоматери – Радости Всех Скорбящих. Значит, прошло уже четверть часа. Дело не в одном Антонио, вдруг поняла Ассунта; она сама тоже изменилась. Теперь она – мать, и ей открыто знание, доступное лишь матерям, и нет для нее ничего дороже, ничего главнее, чем слышать легкое дыхание своего ребенка. Ради этих едва уловимых звуков пойдет она против мужней воли, не вспомнит о том, что бывают в жизни женщины романтика и плотское влечение, даже элементарные потребности организма. Да, такова теперь она, Ассунта. Однако это неправильно, это грех; чтобы оставаться доброй христианкой, она должна твердить себе, буквально внушать: желания мужа прежде всего. Раньше ведь это само собой выходило; раньше, до войны, муж заслонял Ассунте все и вся.
Пробило час дня. Ассунта взглянула на Стеллу. Спит мертвым сном. Не разбудить ли ее, не накормить ли? Она пощупала лобик малышки. Горячий он – или Ассунте только так кажется? Все эта спертая сырость в закопченном, полутемном доме свекрови! Лучше Стелле как следует выспаться.
Пришел Антонио, притащил хворосту больше, чем, по представлениям Ассунты, мог нести один человек. Хворост сложил во дворе, сел к столу, съел похлебку, не похвалив ее, но и не сказав, что она плоха. И снова ушел – должно быть, в кабак.
Ассунта перемыла посуду и попыталась разбудить дочь.
– Разве