Отведя со своего пути знатных соперниц из альхидского рода, девушка стала той, кем себя давно считала – сарфиной Мириды.
Толпа расступилась перед Ликише, открывая дорогу к коссее. На миг ему хотелось испытать то же, что делает каждая мать, увидев любимое дитя после долгой разлуки. Ощутить теплые руки на своих плечах, услышать любящий голос. Возможно самые простые и такие родные слова матери, но их никогда не было. И осуждать женщину не было за что, ведь любовь к первому приёмнику занимало ее сердце. Лютосвсегда был лучшим в глазах матери и отца, альхидов и остальных миридийцев и даже святозаров. Он был для них наподобие живого бога, что несет свет во мраке святого Эрра! «Лютос Светлый или Лютос Добрый» – говорили о нем в народе, чей лик блаженного украшал миридийские дома.
–Прошу примите мои поздравления! О, светлоликая, красноречивая госпожа сего праздника. Благих дней жизни тебе и господину твоему и тысячи дней Элла и сладких ночей Эрра вам обоим! Дому твоему, народу и богам твоим коим ты молишься! Пусть отцы и матеря небесные защитят от напасти магической и глаза вредного. Пусть гости твои пьют и веселятся и прославляют коссею-мать! – одаряя женщину разными похвалами корсей в конце добаил. – Долгие лета жизни корсею светлоликому Лютосу, одному ИЗ наследников Мириды!
Того, кто сейчас стоял перед ней, Фрийя не смогла узнать. Его легкий, непринужденный поклон мог бы напомнить женщине о высоком положении незнакомца, однако его запретная униформа на закрытом приеме растормошила ее равнодушное настроение.
В ответ незнакомцу коссея учтиво подала руку для почтенного поцелуя:
– Мы будем рады принять вас на нашем пиру,– громко произнесла она, мысленно предавая проклятию незнакомца, Фрийя уже представила удавку на шее глупца наряженный в форму.
Ликише сразу понял – мать не узнала его. И дабы избежать неловкого положения, корсей принял руку матери, блеснув родовой печаткой.
– Я…рада,…что …ты…явился …что ты дома,– разглядев знакомый перстень на руке юноши, Фрийя оторопела.
Из высокомерной и неприступной госпожи дворца, что так поражала других тонкими манерами сарфины, за один миг превратилась в иную женщину. Лицо ее потускнело, глаза потеряли живой блеск, тяжелые веки сошли вниз, голос опустился, стал тихим и прерывистым, дрожащим. Спина осунулась, стала походить на неказистую, ссутуленную старуху с седой копной на голове. Бедняга едва ли устояла на ногах. Казалось, что она утратила ту ось мира, что держала в руках с минуту назад. Странно, что никто не приметил, как захилела их коссея и не предложил ей руку помощи, а может, просто никто не придал тому значение. Окружающие девицы, такие же спесивые подруги, тут же перевели горячее внимание на Ликише, оставляя бедную женщину одну с внутренней бедой.
– Моя глубокоуважаемая