Как и все его собратья, лотосмен был одет в специальный изолирующий костюм из латуни – атмоскафандр, нашпигованный всевозможными приспособлениями и механизмом с вращающимися стрелками. Скафандр защищал от ядовитых выхлопов, которыми все население дышало ежедневно. На голове у него красовался шлем, напоминающий голову насекомого с характерными плавными линиями и крутыми изгибами. Изо рта тянулось несколько металлических щупальцев, подключенных через штыковые разъемы к разным хитроумным штуковинам, приклепанным к внешней оболочке: гофрированные трубки респиратора, бак для топлива и мехабак, который каждый гильдиец носил на груди. Это устройство напоминало счетную доску абак, которую окунули в клей, а потом опустили в ведро с конденсаторами, транзисторами и вакуумными трубками. Когда машина проезжала мимо, лотосмен посмотрел на Юкико красными фасеточными глазами и несколько раз щелкнул шариками мехабака. Хотя рядовых членов Гильдии и называли лотосменами, на самом деле определить их пол было невозможно.
Она все равно послала ему воздушный поцелуй.
Когда моторикша отъехал достаточно далеко, Акихито выпустил руку Юкико и вздохнул.
– Почему ты всегда встаешь у них на пути?
– А почему вы всегда им уступаете дорогу?
– Потому что жизнь здесь лучше, чем жизнь в Кигенской тюрьме, вот почему.
Юкико нахмурилась и отвернулась.
Они пошли дальше, мимо пятиугольных стен здания капитула Гильдии, не произнесли ни слова, проходя по широким арочным пролетам каменного моста, соединяющего покрытые слизью берега Шудзё и Широй. Юкико посмотрела через перила на черную речную воду, увидела внизу мертвую рыбу, которая плыла в вонючей жиже, и двух нищих, пробиравшихся к ней по грязи. В тени, на другой стороне моста, склонился над своим инструментом уличный менестрель, фальшиво напевая о весеннем ветре. Перед ним лежал изношенный коврик с несколькими медяками. Толпа росла, шум на улице усиливался, и сотни голосов, сливаясь, превращались в ровный рокочущий гул.
Юкико и Акихито протиснулись сквозь толпу на просторную и полную суеты Рыночную площадь, которая растянулась на целый квартал. Ее огромное многолюдное пространство было окаймлено фасадами магазинов, торгующих всякой всячиной. Торговцы специями предлагали свои товары рядом с разносчиками мяса и торговцами тканью. Ларьки с едой, лавки с одеждой и травами, святые люди из разных храмов, продающие благословения за медяки, рядом с уличными куртизанками и наемными бандитами. Там и тут выступали уличные артисты, вызывая искреннее восхищение толпы, среди которой, пользуясь моментом, шныряли карманники с напряженными улыбками на лицах. Повсюду толклись продавцы очков с деревянными коробами на шеях, заваленными дешевыми защитными очками. В сточных канавах над чашами для подаяний покачивались нищие, которые пристально следили за грязными голодными детьми и прятали в лохмотьях железные заточки. Здесь и там среди толпы мелькали алые накидки дзин-хаори городских солдат: красные акулы кружили по площади в ожидании крови и раненой