– Давай пока тогда, – предложил я
– Пока.
– Сама выйдешь на Суздальский? На деньги.
– Не надо, я местная. Доеду и рассчитаюсь.
– Окей, счастливо – пожелал я, – куртку отдай, тачку быстро поймаешь. И меня быстро не сдавай, пожалуйста.
– Не сдам. – она усмехнулась.
Лена сняла куртку и протянула её мне. Я раздвинул листы максимально, втянул куртку, на всякий спросил:
– Я тебе точно не нужен Лен? Всё пока, я пошёл, не замёрзнешь?
– Кеды-тапочки тебе куда высылать?
– Оставь на память. – предложил я. – Придёт время, вспомнишь былое…
– Да. – Слышалась она напряглась, – вспомню…
– Ну, пока, – пожелал я ей, – чтоб всё у вас там разрулилось…
Потом какая-то не понятная тишина без ответа, шорох, и вопрос мужским, неуверенным голосом:
– Мадмуазель, разрешите пройти.
Тут я полез что бы посмотреть кто там ещё. Рубашку о разорванную жесть зацепил, млять.
Два типа с бутылкой сибирской водки ноль семь.
– Ты кто?
– А ты?
– Я здесь живу.
– Я, то же.
– Где?
– В Караганде. Своей дорогой идите.
– А мы и идём, твоя мёрзнет.
– Не замёрзнет.
«Эти» протиснулись, сквозь жесть и скрылись на лестнице.
– Лен, или на дорогу тачку ловить, или ко мне.
– Я пойду к тебе. Надо собраться с мыслями. Уеду ночью.
По лестнице мы поднялись ко мне, на кухне я забрал кипящий чайник.
– Проходи, садись, я пока заварочный вымою.
И чем её угощать? Шпроты были, хлеб, сыр. Сало солёное, – не нужно, (ещё из дома, на нём только жарить), конфеты шоколадные… Нормально. Ну нахер я её сюда притащил? Такой шанс был…
Выплёскивая старый чай в унитаз, подумал: а вообще, я бы на том старом сале и пожарил что ни будь, хоть макароны сухие… Надо доставать тушенку. НЗ. Не люблю я «нз» тратить. Тот самый случай. С макаронами вошкаться не буду, не до них. А луковицу пошинкую.
– Ты как? – спросил я у Лены вернувшись
Он пожала плечами.
Достал из шкафчика оранжевую жестянку с чаем, заварил чай, накрыл чайник полотенцем. Мне как-то стало лучше, привычнее.
– Знаешь, о чём я подумала тогда, перед тем, когда «эти» подошли?
– О чём?
– Что ты можешь меня изнасиловать.
– И?
– И потом подумала, что не будешь.
– Есть будем, – сказал я, -, доставая сковородку, лук, армейскую говядину в банке.
Она, по-моему, ещё больше съёжилась.
– Лен ты не парься, – попросил я, – всё уже кончилось, тушёнку прожарим луком посыпем, веселей дело пойдёт. Очень есть охота, – признался я.
Это не произвело на неё впечатление.
Я пошёл на общую кухню. Поставил чугунную сковородку с луковицей, ножом, и банкой на стол, вернулся в комнату
– И что теперь? – спросила она, стягивая мой мохер и вешая его за себя, на спинку эклектического стула.
– Ничего. На ближайшие час, полтора. –