Были таблетки, грязь, серость, тусклость, неразобранные бумаги, счета, грязная посуда. Библиотека постепенно перешла на режим самофункционирования, сотрудники, не нарушая положенной тишины, не сплетничая, просто освободили Ядвигу от работы, только приносили бумаги на подпись.
*****
– Знаешь, подруга, так не пойдёт! – решительно заявила создательница тряпочных ангелов. – Ты, конечно, можешь погибнуть в этой грязи, если тебе так хочется, но моим ангелам я не позволю, покрыться плесенью вместе с тобой. Рассказывай.
– А что рассказывать? Так, устала немного, – Ягги, попыталась изобразить улыбку.
– Я вижу. Когда у тебя была любовь, я не приставала, потому как упиваться счастьем, человеку нельзя мешать, но вот горе надо поделить, по-братски! – Катя достала из своей любимой необъятной сумки бутылку золотого вина и штопор. – Вино тоже поделим – по-сестрински. И прибраться бы не мешало в твоём кабинете. Скоро, поди, паутина клоками висеть будет. Так, бокалы есть?
– Кать, я ж на работе, куда ты с вином? – попыталась слабо отбиться Ядвига.
– Конечно! Я вижу, как ты работаешь. Смотришь в одну точку. Библиотекарши твои как мыши, запуганные, пискнуть не смеют, не сдают тебя, но и так понятно, что всё плохо, в твоём королевстве, – Катя, отчитывая подругу, звенела кружками, по пути выкидывала таблетки, обрывки бумажек, трясла рыжими кудрями, потрепала Ягги по голове, покачала озабоченно своей, наконец, уселась напротив бесцеремонно сдвинув, что ей показалось лишним на столе. – Рассказывай! Он, что, тебя бросил? Или он женатик?
– Нет, Катя… он, он, – Ягги никак не могла выговорить это страшное и короткое слово, – он…
– Говори уже! – Катя испуганно посмотрела на подругу.
– Погиб, – судорожно сказала Ядвига и заплакала. Навзрыд, как маленькая девочка.
– Это хорошо, это хорошо, плачь, не держи в себе, – Катя гладила Ядвигу по голове, – выпей, давай, залпом!
Почему, почему раньше не пришло в голову всё рассказать? Поделиться? Почему в счастье мы так эгоистичны? И почему горе надо разделить?
От слёз стало легче. Нет, горе не уменьшилось, но стало легче. Ядвига, не замечая вкуса вина, пила, и рассказывала, перескакивая с одного на другое, про снег, про Кощея, про то, что она Баба Яга, про их разницу в возрасте, что она его совратила, и как он её называл Ягги.
Пила, рыдала и рассказывала. И начинала себя чувствовать. Что нос распух, и сопли, и вроде пьяная, и тёплая рука у Катьки, и глаза полные слёз. Есть такие люди, подруги, настоящие, которым можно сказать – что ты Баба Яга, влюблённая без памяти в Кощея, и ещё много всего, и такие подруги, настоящие никогда не будут над тобой смеяться.
Выслушав всё, что ей бессвязно пыталась рассказать Ядвига, Катя, поцеловала её в мокрые солёные щёки, обняла, и неожиданно строго сказала:
– Всё, подруга. Порыдали и хватит. Теперь займёмся делом. Знаешь, как моя бабка говорила? Когда плохо – уберись. Когда хорошо – уберись. Вот, давай, тряпку в руки!
– У меня ж уборщица приходит. Да и поздно уже, тебе домой