Светлая грусть чудес. Миниатюры. Мария Павлова

и молчаливости самой Тины. Нет, мать ее не была конченой алкоголичкой. Она вполне могла бы еще «завязать», прийти в себя и зажить нормальной жизнью. Но она этого не знала или не понимала, и не нашлось никого, кто бы мог донести это до нее. Выпив, она становилась доброй и веселой, ласково материлась, пела песни и рассказывала бесконечные истории из своей жизни, под которые сама же и засыпала. С работы ее не выгоняли за безобидность и нескандальность, но платили мало, а иногда и совсем не платили…

      Бабушка жила в доме напротив, в гости к дочери и внучке заходила редко, и то только за тем, чтобы отчитать их за неправильную жизнь. Дальше нотаций дело не шло, мама благополучно засыпала, а Тина уходила на кухню – помечтать. Правда, иногда бабушка брала Тину с собой в местный секонд-хенд «посмотреть обноски», как она выражалась, и покупала то теплый бесформенный свитер, то юбку – такую же бесформенную, но из «ноской ткани»… Тина не любила эти походы с бабушкой за обносками. И кто только додумался открыть секон-хенд прямо напротив школы? Каждый раз, выходя оттуда с бабушкой, она встречалась с кем-то из одноклассников, которые тут же бросали им вслед злые, обидные шуточки. «Обноски» в секонд-хенде, расположенном в полуподвальном грязном помещении, были свалены кучей на полу или набиты в рваные полиэтиленовые мешки, и продавались на вес. Заведовала этим добром молодая мрачная женщина, зимой и летом укутанная в ватный бушлат – в сырой подвал не проникала даже тридцатиградусная жара с улицы. Она устало поднимала глаза на каждого вошедшего, болезненно хмурилась и неизвестно зачем предупреждала: – Вещи смотреть аккуратно, не разбрасывать мне тут!

      Затем укутывалась поплотнее в свой бушлат и снова опускала глаза, будто дремала. Посетителей в ее убогом заведении было совсем мало, так что ее забытье нарушалось лишь изредка. Тину и бабушку она уже знала в лицо, и как старым знакомым, вместо приветствия, кивала им на очередную груду пакетов: – Там новое. Пока бабушка перебирала «новое», Тина шла к вешалке в дальнем углу комнатушки. Там, развешенные на плечиках, висели яркие, когда-то праздничные, платья, расшитые бисером, бахромой и кружевами. Местами отделка была уже попорчена, блестки оторваны, кое-где виднелись грязные пятна… Зато эти платья продавались не на вес, а поштучно, и одно это привлекало к ним внимание Тины. Она думала, как можно было бы отстирать и отгладить вот это красное платье, поправить кружевной воротник, перешить пуговицы… Но бабушка никогда его не купит, потому что оно «не ноское». Тина гладила переливающуюся в тусклом свете единственной лампочки ткань платья, и отходила.