«Принц» и «цареубийца». История Павла Строганова и Жильбера Ромма. А. В. Чудинов

он ни в личной корреспонденции, ни в дневниковых записях никогда не упоминал об отце, хотя потерял его уже в достаточно сознательном возрасте: когда 82-летний Шарль Ромм почил в бозе 13 октября 1763 года, Жильберу шел четырнадцатый год. Напротив, к матери он до конца своих дней относился с трогательной заботой и глубочайшим пиететом. Так, находясь в России, за тысячи лье от родного очага, Ромм едва ли не в каждом послании своему другу, почтмейстеру Дюбрёлю, будет беспокоиться о том, чтобы матери регулярно доставляли из Парижа шоколад, предписанный ей врачами. А незадолго до смерти, уже находясь под арестом и ожидая суда, Ромм обратится к ней с такими словами: «Вы всегда жили среди несчастных, которых, сколько могли, поддерживали своими советами и своими средствами. Этим принципам мы учились с самого появления на свет. Таким образом, вы, сами того не подозревая, воспитали у нас республиканские добродетели». Если отвлечься от характерной для этого пассажа аффектации, которая была присуща языку французских революционеров вообще, а тут еще и усилена ожиданием скорой гибели за свои политические убеждения, то главное здесь – признание Роммом решающей роли матери в формировании его личности. Что же касается характера этого воспитания, то о нем мы в определенной степени можем судить по письмам Миет Тайан, какое-то время жившей в доме бабушки.

      Истовая янсенистка, Мари-Анн Ромм отличалась глубокой набожностью и благочестием. «Она слепо верит всем тем, кто носит сутану», – замечает Миет о бабушке в одном из писем, а в другом сообщает: «Подобно кюре, она думает, что спасение обретут только католики». Не удивительно, что мадам Ромм была весьма недовольна, когда Николя-Шарль взял себе в жены протестантку, богатую и красивую вдову капитана морского судна, и «объявила сыну, что никогда не примет у себя его жену».

      Весь ритм жизни в доме, по словам Миет, определялся неизменным порядком богослужений: «Бьет восемь. Время молиться. Мы становимся на колени перед старым камином, над которым находится огромное изображение Христа, вселяющее страх. Пронзительные голоса повторяют со мною литании святым. Быть может, этот концерт приятен Богу, но ухо не радует. Молитва закончена, все идут спать». Посещение мессы было столь же обязательно. Не случайно Ромм отмечал, что даже в период наибольшего обострения болезни, когда он и из комнаты не мог выйти без поводыря, единственное, ради чего ему приходилось покидать дом, была служба в церкви. Причем мадам Ромм жалуется Миет, предпочитает утреннюю проповедь, когда часовня «заполнена одними лишь старыми святошами».

      Янсенизм предписывал верующим строго аскетический образ существования, поэтому мадам Ромм не одобряла светские развлечения. Она «терпеть не могла», если Миет читала что-либо помимо Евангелия, да и сама старалась бежать искусов светской жизни. Так, она (к огорчению Миет) не слишком охотно принимала у себя мадам де Фонтэн, умевшую вести легкую, приятную беседу, и предпочитала ей компанию своей ближайшей подруги мадам Манде, о которой Миет отзывалась так: