Так молва людская хулила и хаяла затею царя об организации опричнины, приписывая опричникам все беды, в том числе и нашествие чумы, от которой погибло народу много больше, чем от истинных и мнимых жертвах царского гнева на отравление жены Марии.
Еще большее негодование царя вызывало опричное войско, ради которого он и затеял опричнину, полагая, что опричники, постоянно неся воинскую службу, будут умелыми воинами и поведут за собой земское воинство, одолевая врагов татарских из Крыма и латинских из Польши.
Но даже шесть тысяч опричников не смогли удержать крымского хана Девлет-Гирея во время его похода на Москву летом 1571 года, тем более что собралась лишь тысяча опричников на один полк, вместо четырех полков, тогда как земского войска собралось пять полков.
Хан тогда обманул русское войско, обошел его стороной и сжег Москву всю, кроме Кремля, а царь в это время был в Александровской слободе и без войска.
На этом опричнина и прекратилась, хотя царь ее официально и не отменял. Вместо опричников он стал подбирать себе в окружение верных бояр из захудалых родов, полагая, что их возвышение обеспечит личную преданность ему самому, а зависть родовитых бояр заставит ближних решительно защищать царя с семейством, ибо без царя в голове ближние бояре разом потеряют и положение, и уважение. Так оно и случилось, и на первые места в царском окружении выдвинулся боярин Борис Годунов со своим семейством.
Такие вот мои слова, Степан, об опричнине, что устроил царь Иван Васильевич много лет назад и о которой в людской молве ходит много напрасных и вредных слухов, распространяемых бывшими изменниками и их слугами, хотя бывших изменников не бывает – всякий изменник, остается таковым на всю жизнь и нет им ни срока, ни забвения, – закончил подьячий Тимофей свой рассказ.
– Но на торгах и в народе говорят, будто опричники извели много народа по ложным доносам, пострадало много невинных людей, людей казнили сотнями прямо на площадях без суда, лишь по навету опричника, стоило ему сказать «слово и дело», а царь всегда принимал сторону опричников в ущерб земским, – возразил Степан, прихлебывая горячий чай китайский из самогрейного котла, который только что они с подьячим назвали именем «самовар».
– Много ты видел казненных в те годы на площадях Москвы? – спросил Тимофей и, не ожидая ответа, добавил, – вот и я тех убитых не видел в те годы, хотя и ездил по царским делам и в Польшу, и в Литву и даже к Крымскому хану Девлет-Гирею пришлось однажды добраться, но нигде не видел висельников и побитых людей. Однако слухом пользовался, что там, где нас нет, будто бы висельники висят на площадях, будто яблоки на яблоне августовским днем – так их много.
Царь, конечно, боярскую знать перетряхнул, отобрал их вотчины,