Хозяин явно ожидал развития темы с моей стороны, но я, честно говоря, все еще пребывал не в своей тарелке.
– Ладно, – сказал я, сделав глоток кофе. – Так что там у вас?
Кофе, надо признать, был превосходный.
– Позвольте мне начать всё же с Генриха Шлимана, – поерзал в своем кресле Надыбин.
– Сделайте милость.
– Вы, господин Голубев, человек эрудированный и, наверняка, хорошо знаете биографию этой замечательной личности. Еще мальчиком он услышал предание о Трое и решил, что обязательно найдет этот исчезнувший город, когда вырастет. Поначалу казалось, что мечта так и останется мечтой. Ведь Шлиман был беден, как церковная мышь.
– Вы нашли весьма точное сравнение, учитывая личность его папаши-пастора, – заметил я.
– Но как же мудро он распорядился своей жизнью! – воскликнул Надыбин с ноткой глубокой почтительности. – Другой на его месте выучился бы на археолога, а затем годами обивал бы чужие пороги, выпрашивая у денежных мешков деньги на экспедицию. Шлиман поступил иначе. Он вник в тонкости торговых отношений, стал своим среди купеческой прослойки, овладел, помимо прочего, искусством извлекать прибыль из воздуха и очень скоро сколотил свой первый миллион, то есть, сам сделался денежным мешком!
– Кстати говоря, дело было в Петербурге, – напомнил я.
– Да! И первая его жена, Екатерина Ивановна, тоже была петербурженкой, русской дворянкой.
– Но брак оказался неудачным, несмотря на рождение трех детей…
– К черту брак! – вдруг вспыхнул он. – Я говорю о творческом методе. До определенного возраста Шлиман успешно делал деньги и объездил весь мир. Он содержал всех своих многочисленных родственников, и при этом, заметьте, хранил верность своей детской мечте. Более того, активно готовиться к ее осуществлению. Он изучил двадцать языков, в том числе древнегреческий, проштудировал курс археологии, выезжал на раскопки с научными экспедициями, чтобы освоить технику профессии, и вот, наконец, почувствовал, что созрел для подвига, да-да, я настаиваю именно на этом слове – подвиг! Заметьте, к этому времени он не нуждался в спонсорах. Он был избавлен от необходимости унижаться и выпрашивать что-либо у состоятельных акул. Он сам был достаточно богат и опытен, чтобы, повинуясь только своей воле, только зову души и сердца запустить механизм достижения истинной цели своей жизни. В тот счастливый час, когда он смог, наконец, принять решение, круто менявшее весь уклад его жизни, ему было сорок шесть лет, возраст расцвета творческой личности.
По пляшущим искоркам в глазах моего собеседника я понял, что он оседлал любимого конька.
– Что ж, дело ясное, – констатировал