Апофеоз близился. Юные барышни, прибывшие в оперу в сопровождении родителей, как по команде ахнув, прикрыли полупрозрачными веерами лица, оставив только глаза, чтобы не пропустить самое интересное. Молодые офицеры, прибывшие сюда блеснуть мундиром перед юными барышнями, но имевшие денег только на билет в райке, снисходительно ухмылялись, понимая, что до такого развития сюжет не допустили бы, прервав его дуэлью еще где-нибудь во время второго действия. Матушки юных барышень, одетые в пышные, иногда не слишком соответствующие сегодняшней моде, платья, лишь вздыхали, завидуя Кармен, из-за которой вспыхнули такие страсти. Даже на заре их туманной юности представить себе такое можно было бы только в самых смелых и неприличных мечтах. Почтенные отцы семейств, обычно приглядывавшие за своими юными дочерями и непременно ходившие со своими супругами под руку, оценивали ситуацию рационально, взвешивая, насколько оправдано покушение на убийство, стоит ли овчинка выделки?[16]
Татьяна, рассмотрев в руках сержанта Хосе кинжал, беззвучно охнула, но на лице её читалась не жалость к цыганке, не восхищение решительностью ослепленного любовью испанца, а удовлетворение предстоящим актом справедливости. В понимании Татьяны Лузгиной, в девичестве – Данзас, женская добродетель – величина постоянная и совершенно необходимая для семейного счастья, а всякая сторонняя сила, посягнувшая на святой покой семьи должна быть покарана. В этом смысле Татьяна с мнением парижских критиков о распутности главной героини была полностью солидарна.
Лузгин, заранее озаботившийся изучением сюжета, понял, что представление подходит к концу, у актеров будет несколько минут на упоение славой, поклоны и осчастливливание воздушными поцелуями восторженной публики, после чего занавес закроется и ему чем-то нужно будет занять супругу, пока он спустится в гримерные помещения.
Попытка испуганной Кармен скрыться в декорациях, изображавших вход в цирк, как и ожидалось, оказалась неубедительной – Хосе в два прыжка настиг коварную красавицу и нанес ей два удара кинжалом. Стройное тело цыганки обмякло и безжизненно распласталось в ногах безутешного любовника.
– Да, теперь ты со мной, безропотное тело… О, Бог мой! Кармен! Что я сделал…
Тяжелый занавес, поскрипывая своими мудреными механизмами, медленно закрыл собой сцену и сержанта, рыдающего над трупом любимой.
Восхищенная публика разразилась щедрыми аплодисментами, быстро перешедшими в овацию. Как положено в этом месте представления, занавес открыли. Для артистов пришло время наслаждаться таким долгожданным моментом.
Грим ожившей Кармен едва заметно потек от слез актрисы, только что исполнившей на сцене одну из самых триумфальных сцен в карьере. Бриджид, скромно поправив розу в черном парике, в сопровождении Хосе, Эскамильо, своих подруг в пестрых юбках и остальных цыган сделала несколько