Аккуратно взявшись за голенище сапога левой рукой в желтой кожаной перчатке, «вашблагородь» рассматривал подошву, после чего приставил сапог к своей туфле, оценивая разницу в размере:
– А муж этой Марии Семеновны, он крупный был?
– По описаниям соседей, так не выше вас, Леонид Павлович. Пожалуй, такого же роста. И шрамы у него на шее.
– Шрамы? Нож, петля? – Лузгин, аккуратно опустил сапог на место, продолжая осматриваться.
– Да нет. Такие, будто от ожогов, будто горящей папиросой пытали.
– Интересно. Наши персонажи становятся все более загадочными, – Адъютант отряхнул перчатки и проследовал в комнату.
– Люди сказывают, будто хозяин в шарфе и в сентябре ходил. Но, приметили всё же. Выселки, они как деревня, тут скрыться от людского глаза невозможно.
Сыщик, разглядывая помещение, откровенно скучал, всем своим видом показывая, что здесь все в мелочах осмотрено, исследовано и описано.
– Скажите, милейший Георгий Саввич, а людской глаз за все это время больше никого не приметил во дворе гостеприимной мещанки Сухоруковой?
– Никак нет-с. Не приметили.
– Смотрите, друг мой… – в словах Лузгина сквозила некая необъяснимая отцовская теплота и забота, ничего не имевшая с привычным для капитана издевательским тоном, который он использовал в общении с недалекими служаками и самонадеянными карьеристами. Этот молодой человек, что докладывал ему о проделанном расследовании, делал это с огнем в глазах, чем вызвал искреннее уважение капитана. При этом адъютант отдельно заметил для себя, что начинающий сыщик отчитывался за других, так как генерал Дрентельн посчитал нужным послать с Лузгиным не дознавателей, что руководили осмотром дома в первые часы после происшествия, а самого молодого сотрудника, служившего всего вторую неделю.
– Палпалыч ростом на пядь выше меня. Откинем предрассудки по поводу широкой кости, попытаемся оценить факты.[12]
Заинтересованно глядя на своего нового сослуживца, молодой человек достал папиросу и потянулся за спичками.
– Не нужно, Георгий Саввич. Поку́рите на улице. Позвольте мне подышать тем же воздухом, что и наши персонажи.
Еремин за короткое время своей службы в Третьем отделении успел свыкнуться с лексиконом специалистов, там работавших. Объектами внимания политического сыска считались преступники, арестанты, отступники, демоны, шаромыги, политические, сволота, кто угодно, но не персонажи. Персонаж – человек сюжета. Он его постоянная составляющая, константа, вокруг которой вертится вся интрига и замысловатый сценарий. Это слово Еремин услышал от Леонида Павловича уже второй раз за короткий промежуток времени, что означало