ках. Через пень-колоду удалось-таки уговорить в конце концов двоюродного брата Авдотьи.
Осташков во все времена слыл городом кожевенников и рыболовов. Главным или, как сказали бы через сто лет, градообразующим предприятием значился знаменитый кожевенный завод, существовавший уже почти полтораста лет. В своё время посещал завод сам император Александр I. Слаженное производство, в том числе дорогущие, ибо непромокаемые хромовые сапоги «осташи», которые покупали даже англичане, одобрил, да остался доволен не всем. «Нельзя ли, Кондратий Лексеич, – обращался он к владельцу предприятия Савину, – хотя бы снизить градус этого амбре, несёт-то на всю округу изрядно».
Рекомендацию монарха удалось реализовать, да и то не в полном объёме, только в начале XX века, когда «Товарищество юфтевого завода Владимир Савин» основательно взялось за модернизацию предприятия. Из Германии завезли новейшие силовые машины, построили газовую станцию, с учётом уроков «кровавого воскресения» взялись даже за обустройство быта рабочих. Авдотьин родственник как раз работал на кожевнике, а его семья владела комнатой в одном из бараков, специально сооружённых товариществом для своих рабочих. В ней и отвели малюсенький уголок для реалиста.
Раз в месяц-полтора наведывался отец, привозивший продукты для «квартиросъёмщика» и согласованную плату для «собственника» жилья. Каждый раз первым вопросом к Игнату был, конечно:
– Как там Емеля? Не болеет ли, не скучает ли, ждёт ли меня?
– Здоров, слава Богу, но скучает шибко, – отвечал Игнатий. – Ждёт, не терпится, когда каникулы твои начнутся. Книжки занимательные, чтоб ты ему почитал, привезти просит. Так что уж не обессудь, родной. Я вот тебе копеечку на труд твой умственный оставлю. Транжирить, знаю, не будешь. Нужда будет, не скромничай, купи себе, к чему душа лежит. Ты уж больно тово… постарайся при-
мерно учиться, род селижаровский не позорь, сердешно прошу.
О житие-бытие сына отец обычно не справлялся. Сам знал, что обретаться у малознакомых людей, хотя бы и сродственников, – не чай с сахаром да баранками распивать. А про учение расспрашивал подробно. Глаза сынка тут же загорались, и он вдохновенно рассказывал про всё то, о существовании чего в природе отец до тех пор и не подозревал.
В реальном училище Максим сразу же выдвинулся в отличники. Его по-прежнему интересовали прежде всего точные науки – алгебра с геометрией, физика с естествознанием, но и гуманитарные предметы были ему не чужды.
Неожиданно открылась в нём тяга к иностранным языкам. Высшее общество империи в начале века XX увлеклось изучением немецкого, точно так же как на заре века предыдущего предпочитало общаться на французском. Ненароком обнаружилась в Осташкове знатная, очевидно, когда-то дама, которая согласилась совершенно бескорыстно познакомить парня с языком «великой германской нации». За этим мощным государством Европы, утверждала она, будущее планеты, и не случайно,