Далеко на востоке его душа вышла на изломанную дорогу увечных и отправилась к перекрестку, где Фуллер всего лишь мгновением ранее умер.
Мэри Флореску знала, что она одна. Этажом выше чудесный мальчик – ее прелестное лживое дитя – затрясся и завизжал, когда мертвецы дотянулись мстительными руками до его нежной кожи. Она знала их намерения, видела все по их глазам – в них не было ничего нового. В истории любой культуры есть такая пытка. Отныне он станет средством для записи их исповедей. Станет их страницей, их книгой, сосудом их автобиографий. Книгой крови. Книгой из крови. Книгой, написанной кровью. Мэри вспомнила о гримуарах из человеческой кожи: она видела их, касалась их. Вспомнила о татуировках – у участников фрик-шоу, у простых рабочих с улиц, когда они на своих обнаженных спинах выписывали послания собственным матерям. Не сказать, что это была такая уж невидаль – писать книгу крови.
Но на такой коже, на такой безупречной коже – о Боже, это преступление. Когда пыточные иглы от разбитого кувшина побежали по телу, стали бороздить его, Саймон закричал. Флореску чувствовала его агонию, как свою, и та была не так уж страшна…
И все же он кричал. И боролся, и осыпал нападавших оскорблениями. Они не слушали. Они роились вокруг, глухие к любым молитвам или мольбам, и трудились над ним со всем энтузиазмом существ, которых слишком долго принуждали к тишине. Мэри слышала, как в его голосе появилась усталость от жалоб, и боролась с собственными конечностями, отяжелевшими от страха. Она чувствовала, что должна каким-то образом подняться к нему в комнату. Неважно, что там за дверью или на лестнице, – она нужна ему, и этого достаточно.
Мэри встала и почувствовала, как взметнулись ее волосы, забились, подобно змеям на голове Медузы Горгоны. Реальность расплывалась – пол под ногами почти исчез. Древесина половиц стала призрачной, а под ними бушевала и кипела зияющая тьма. Мэри посмотрела на дверь, постоянно чувствуя сонливость, сковывающую тело, с которой так трудно было бороться.
Они явно не хотели, чтобы она поднялась наверх. Возможно, подумала Мэри, они меня даже боятся. Эта мысль придала ей решимости; зачем еще ее запугивать, если только сама ее сущность, однажды открывшая эту дыру в мире, теперь не стала для них угрозой?
Пузырящаяся дверь открылась. Реальность дома за ней совершенно уступила завывающему хаосу дороги мертвых. Мэри вышла, сосредоточившись на ощущениях, идущих от ступней, которые касались твердого пола, хотя глаза уже его не видели. Небо над головой было цвета железной лазури, дорога –