Мартин стоял у каменной шапки на вершине и смотрел вниз на прилегающую к хребту пустыню, отмечая про себя, что все углубления и каналы, которые при выдвижении к вершине казались укрытием, с этого места почти сливались со всей остальной равниной.
«Наша жизнь – это сплошной парадокс и самообман. Когда поднимались, казалось, что эти выступы – это укрытия. На самом деле с этого места просматривается все. Если бы не прикрылись огнем пушек, нас бы духи постреляли. Факт.», – оформилась мысль в уставшем после бессонной ночи и нервного дня сознании.
Вообще с высоты хребта вся прилегающая пустыня и подступающие к гряде высоты приобретали совершено бредовый вид. Возможно, физическое переутомление и пережитое только что чувство опасности формировало это восприятие, но в мыслях возникали ассоциации с лунным ландшафтом, и все происходящее там казалось интерактивным изображением фантастического пейзажа. Даже передвигающаяся техника походила на прокладывающих путь причудливых существ.
«Устал, сильно устал. Колено ноет. Надо отдохнуть и хотя бы с полчаса полежать, закрыв глаза», – но надо было работать.
Даже присутствие опытного и действительного грамотного Герасима – командира взвода, с которым Мартин действовал на этом участке, не давало ему право полностью отстраниться от управления.
«Сука! Как же устал! Эта еб..ная страна вымотала меня!», – выцедил про себя Мартин.
Усталость от боевой работы не стояла на первом месте среди причин не бодрого состояния. Разбирательства с подчиненными, которые под час доходили в своих претензиях к друг другу и командирам до необъяснимого упрямства капризных детей, придирки начальников, которые почему-то вдруг сами перестали понимать зачем создали в бригаде наемников разведывательную роту и не могли определиться каким образом применять ее. Самым главным истощающим душевные силы фактором было осознание того, что в этой стране он со своими товарищами воевал бок о бок, с союзником которого не за что было уважать и за народ, который давно потерял право на суверенитет. Мартин так и не стал до сих пор и сможет уже никогда не трансформируется в человека, для которого война – это просто работа вне зависимости от того, за кого и за какие ценности, ему важна сопричастность к делу, созидающему великое, но не защищающее гнусное и гнилое. Положение человека, помогающего одному негодяю задавить другого, пусть еще более жестокого и бесчеловечного, для того чтобы продолжать творить свое подлое дело, не устраивало солдата удачи и тяготило. Но это все лирика,