– О каком заражении вы говорите, Люси? Я не понимаю…
– Вы прекрасно понимаете, о чём я… и о ком! – она выставила вперед ладонь, заставив Джозефа замолчать. – Здесь я ежечасно подвергаюсь воздействию психических микробов… Тут за день такое повидаешь… – её невидящий взгляд заскользил по шеренге стеллажей с папками, которые выстроились вдоль стены. – А моё хрупкое тело не покрыто непробиваемым панцирем, коим обладаете вы, – она подняла правую руку и вытянула вверх указательный палец, – чтобы наставлять на путь истинный самоубийц и маньяков южного Квинса, вроде этого вашего Томаса Па-тис-со-на, – он слышал её медленное, по слогам, произношение фамилии и увидел, как взметнулся вверх ещё один её палец. – Развратников и мазохистов с Лонгвуд-авеню вроде Джеймса Хам-ме-ра или Дороти Фокс с их потаёнными сексуальными желаниями: «О, я дрянная девчонка, доктор Уилсон, и ничего не могу с этим поделать».
Презрение не сходило с её лица, а рот кривился в брезгливой гримасе, пока она передразнивала его пациентов, старательно пытаясь подражать их манерам. Такую Люси он ещё не знал. Молодая женщина между тем подняла вверх свой третий палец:
– Ну и всяких там любующихся собой нарциссов, психопатов и мрачных меланхоликов Манхэттена наподобие Чарлза Клу-ни и, конечно, Эндрю Ро-бин-со-на. Особенно Эндрю Ро-бин-со-на… Не припомню, говорила ли я вам, что он, уходя отсюда в последний раз, посмотрел на меня так, словно готов четвертовать, затем наклонился к самому лицу и зашептал на ухо: «Чёрт подери вас с вашим мозгоправом. Это не конец, детка! Мы ещё встретимся… В моём распоряжении имеются средства, которые будут иметь для вас обоих самые тяжёлые последствия». Мне, знаете ли, не привыкать, доктор Уилсон, но выходка этого сумасшедшего шокировала меня…
Так вот оно что! Эндрю Роббинсон. Услышав имя бывшего пациента, лицо Джозефа передернулось от неприятных воспоминаний и что-то задрожало около его губ, словно он нечаянно коснулся оголённого провода и получил чувствительный удар электрической силой. Вот, стало быть, в чём дело.
Эндрю Роббинсон посещал четыре сеанса в неделю в течение полугода и был сложным и неприятным во всех отношениях пациентом. Толстый, обрюзгший, малоподвижный мужчина сорока пяти лет (они с Уилсоном оказались почти ровесниками) в помятом костюме, с опухшим желтоватым лицом, причём его левое ухо было заметно больше правого, что привлекало внимание к его довольно несуразной внешности.
– Я беспокоюсь по поводу всего, доктор, – это была, кажется, первая фраза, которую он высказал, как только занял место в кресле пациента.
– Хотите поговорить со мной об этом? – начал Джозеф, стремясь разговорить клиента.
– Я