Нет обиды, все будто замерло в прошлом; нет эмоций, все растворилось давно. Скандалы отгремели, все затихло, и остатки невкусных разобщений щедро залиты сладостным консенсусом, к коему оба пришли на днях. Она ушла из чужой квартиры, оставив хозяина одного, в полной убежденности его страданий, но просчиталась в этом. Она давно ему была безразлична, и он проводил ее спокойно и легко. Проводил, чтобы быстрее стереть из памяти и порадоваться подзабытому одиночеству.
Тишина… Это шепот свободы! Несравнимое ни с чем облегчение! Больше нет необходимости растрачивать внимание на кого бы-то ни было, кроме себя; больше не надо ни о ком беспокоиться, спрашивая: где была и что нужно. Можно вновь раскидывать по комнате носки, отращивать густую щетину и, вместо псевдо-здорового питания из рыбы и овощей, снова вернуться к любимым: яичнице, мясу и бутербродам.
"Долой женщин!" – вопили радостные мысли удовлетворенного холостяка, перебиравшего привилегии нового существования. – "Эта квартирка превращается в пещеру, куда я снова буду притаскивать трофеи. Охотой жить – предназначение мужчины, а женщины это подавляют, так к черту их!"
Вскочив из кресла, в котором последние сорок минут велось наблюдение за дезертировавшей сожительницей, собиравшей пожитки, хозяин квартиры быстро оглядел комнату, в опасении найти какие-нибудь оставленные вещи, и передислоцировался в ванную.
Ничего не забыла. Совсем, совсем ничего! Ни чулка в стиральной машине, ни тюбика помады на тумбочке, ни расчески в прихожей, ни даже заколки на подушке. Сбежала так, будто долго к этому подготавливалась, заранее составив письменный список предметов, готовых в любую секунду сорваться в чемоданы с мест. И только запах парфюмерии настырно теребил ноздри, раздражая и не давая забыть.
"Фраза "ею был отравлен воздух", как никогда подошла бы сейчас", – подумал мужчина, открывая форточку на кухне и, набрав в легкие свежего апрельского воздуха, вновь повторил про себя: – "Свобода!"
Вынув из холодильника бутылку вражеского питания под названием "Ананасовый нектар", хозяин вернулся в комнату и рухнул на аккуратно застеленную двуспальную кровать, широко раскинув ноги.
"Уф", – будто выдохнул матрас вместе с ним, – "хорошо!"
– Теперь не нужно убирать постель каждый раз. Утром встал и ушел на работу, вечером пришел и снова лег. Для кого вообще она стояла тут целый день, как музейный экспонат? – спрашивал себя мужчина, поцеживая напиток. – Так, где телефон? Нужно обрадовать друзей, что следующая вакханалия у меня. Почти семь месяцев тут не видели безобразий. Полных полгода!
Сменив бутылку на трубку, он долго разговаривал с кем-то, разбрасывая шутки и смех, а потом включил телевизор и задремал под тихое бормотание ведущего. Сегодня было воскресенье и силы, потерянные накануне при продолжительных разборках с сожительницей, нужно было восстановить. Как наигравшийся во взрослого младенец, уставший от непонимания происходящего, мужчина погрузился в лучший мир, в надежде пробудиться в чем-то более привычном, хоть и изрядно трансформированном той, которая ушла.
И квартира преображалась, наполняясь прохладой и звуками, какие замечаешь, лишь оставшись один. Шорох труб, скрип досок, шум воды в унитазном бачке. Ты молчишь, значит, слушаешь, и дом пытается поговорить. Полтора столетия он впитывал в себя разнообразные истории бесчисленного количества жильцов, будучи постоянным свидетелем их рождения, свадеб, смерти. И сны в этих старых квартирах частенько приходили извне, не связанные с жизнями настоящих хозяев, а навязанные духами бывших.
Но сегодня молодой холостяк не видел даже собственных снов. Спал он не крепко, ворочался, пробуждался, выключал телевизор и с минуту оглядывал комнату, будто не узнавая ее и пытаясь понять, что изменилось в интерьере за день.
На фоне кирпичного цвета обоев, разделенных вертикальными бежевыми полосами, хорошо контрастировали белые: батарея, рама и потолок. Вся мебель оставалась на месте: кресло, шкаф под орех и такой же комод. Письменный стол по-прежнему находился в углу у кровати и стеллаж, доверху забитый книгами, по другую сторону от нее. В невысокое квадратное окно, выходящее во внутренний двор, с любопытством заглядывало солнце. Луч его, скользнув по подоконнику, только что спрыгнул на пол, растекаясь на бордовом ковре сияющим озерцом. Но даже это не смогло поднять хозяину настроение, он почему-то почувствовал грусть. Вновь один, вновь кого-то искать, вновь чего-то добиваться, двигаясь куда-то в понимании, что останешься на месте.
"Свобода?" – подумал мужчина. – "Ну, не знаю… Эти полгода приучили меня к чему-то более важному".
Сбросив ноги с кровати и нащупав на паркете тапочки, холостяк, которого настало время представить, медленно побрел на кухню,