– Четыре.
– Давно они у тебя?
– Давно.
– И не надоели?
– Мне как-то большой разницы нет, какую за холку трепать. Тем более они уже знают, что к чему, а новых еще учить, мороки больше.
– А я всё чаще задумываюсь о жене.
– Оно и понятно. Настоящему вожаку нужна жена. Это уважение, почет и доверие клана.
– Да, ты прав. Пора уже заняться поиском. Ты-то не собираешься?
– Нет, не хочу видеть в своем гулуме ворчащую самку. С наложницами легче, сказал молчи – будут молчать хоть неделю, хоть месяц.
И Тарос представил её – эту маленькую пугливую самочку. Наверняка девчонка ласковая и нежная, такая просто не может быть другой. От Эйвы прямо пахнет нежностью. Там – в трапезной она посмотрела взглядом полным не только страха, но и любопытства. Теперь бы решить, как забрать её себе. Взять и выкрасть – рискованно да и не по когуму это, воровать у своего вожака, значит, потерять лицо. Выторговать? Но вопрос, знает ли о самке Кархем.
– А у тебя, слышал, пополнение, – слез с подоконника, ибо солнце пекло спину нещадно. – Видел их?
– Нет еще. Пока не до того было.
– Тогда удачи, – похлопал Кархема по плечу, – будет, чем заняться вечером, вернее, кем.
Не знает он о девчонке, и это очень хорошо. Тем более в гареме её нет, а с Фаратой можно будет попробовать договориться.
Смотрительница тем временем вернула Эйву Макоре.
– И? – повариха глянула на раздосадованную Фарату. – Обрадовала тебя Садат?
– Пусть сидит у тебя в кухне и не высовывается, вот мой наказ. Дозреет когда, сгодится, – и удалилась.
А Макора посмотрела на бледную перепуганную Эйву, и сердце орчанки не выдержало. Не жаловала она людей, что правда, то правда, но перед ней сейчас, по сути, детеныш неразумный.
– Сядь, – указала на скамейку, после чего налила в чашку ягодного отвара и поднесла девушке, – выпить. Что они тебе сказать?
– Ничего толком, – взяла чашку.
– Ладно, ты не дрожать. Я найти Садат и все у нее узнать.
– Благодарю, гэл Макора, – подняла на нее полные слез глаза. – Вы ко мне очень добры.
– Не должны девочки страдать, неправильно это. У меня тоже быть дочь. Хорошенькая уродиться, клыки аккуратненькие, волосы густые, черные, фигура всем на зависть, правда, быть мельче всех наших, – и скорее отвернулась к плите.
– И где теперь ваша дочь? – отпила сладкого отвара.
Однако орчанка лишь махнула рукой.
– Работать будешь здесь, у меня, – произнесла не своим голосом, – как я узнать, что от повитухи, рассказать тебе.
– Хорошо.
– Габан, габан… давай-ка, почистить мне кореньев. Ужин не за горами. Оруки когда голодные, злые.
Эйва быстро допила отвар и побежала в холодный погреб за кореньями. Уж очень хотелось остаться в кухне, да еще и рядом с этой большой,