– Шериф. Вам тут нужен герой-шериф! – брякнул я даже не задумываясь, и Самохин довольно хохотнул:
– Точно! Шериф! Вот ты и получил погоняло – Шериф! Теперь пристанет – не отлепишь! Ладно, ушел я – пойду погляжу, как там Костян с трактором возится, а то ведь мерзавец сейчас под брюхом и уснет. Пока не пнешь – как следует работать не будет! И все здесь так – без пинка – никуда!
Самохин резко развернулся и стремительно исчез за косяком приоткрытой двери. Ну а я воззрился на продавщицу, довольно поблескивающую глазами. Ну как же – сейчас все расскажет! А если не расскажет прямо сейчас – лопнет от переполнявшей ее информации!
– Ну так что там насчет колдунского дома? – нажал я на спусковой крючок, или вернее будет сказать – повернул барашек крана.
– Этому дому лет двести! Или триста! Только он не гниет, и не портится! Как заколдованный! – затараторила продавщица – А жил в нем колдун, звали которого то ли Ерофеич, то ли Еремееич – щас уж и не вспомнить. Мне мама о нем рассказывала, а ей – ее мама. И вот был этот колдун таким старым, таким древним – что уже никто и не помнил, когда он в том доме поселился. Говорили – пришел откуда-то из лесов, и стал тут жить. И прознали люди, что он колдун. Как прознали – не знаю. Прознали, да и все тут! Стали к нему обращаться – кто какую настойку от лихоманки просил, а кто чего похуже… например – любовный приворот. Или наоборот – отворот. Вообще, боялись его, бабушка рассказывала. Нехороший у него был взгляд. А еще – один глаз голубой, а другой – черный. Говорят, так бывает у колдунов, которые и на светлую сторону смотрят, и на темную. Ну то есть и дурное колдовство творить могут, и белое тоже творят. А если колдун на темную сторону уйдет, так у него оба глаза черные делаются! Ну так бабушка рассказывала, я ничего не прибавляю, все как есть говорю. Вот этот колдун в доме-то и жил. Ну в том, где вам жить отвели! Баба Нюра говорила, мол, ерундой занимаемся, не выдержит участковый, или помрет, или сопьется – но ее ни кто не слушал. Вот и получилось! Вначале-то шустрый парнишка был, важный такой ходил, а потом…
Продавщица осеклась, взгляд ее метнулся в сторону и снова упал на меня. И теперь в этом взгляде было что-то вроде брезгливой жалости, будто смотрела она на больного человека, к которому и прикасаться-то противно – настолько он вонючий и гнойный, но и жалко – человек же все-таки!
Мне вдруг стало не по себе. Даже мороз по коже прошел, как если бы ледяным ветерком потянуло. Видать настыло здание магазина за холодную зиму, вроде и весна, а стужа все не отпускает.