В зале стало совсем душно. Темнота сгустилась, а тонкие линии октаграммы засветились белым светом. Стал ясно виден каждый завиток рисунка, каждый значок. На лице брата Михаила, стоящего в центре, застыло выражение страха, но он крепко сжимал в руках свою папку. Амулет на шнурке, так и висящий поверх рубашки, тоже засветился. Темные капельки крови продолжали срываться с рук – и впитываться в светящиеся линии. Как они это делают?! Я вскочила с места, стараясь разглядеть происходящее получше, – и тут тусклое сияние окутало всех находящихся в октаграмме: и Михаила, и других сектантов, и Старшего Брата, который встал позади Михаила. Переливчатый камень на его лбу тоже налился светом, только бледным, призрачным, отчего становилось еще страшнее. Лицо его исказилось, словно от боли. Послышалось тихое гудение, становившееся все громче. От сцены теперь исходило волнами то же тошнотворное ощущение, что и от виденной мною в поезде звезды. Словно там пробудилась еще одна сила, исходившая теперь из фигуры на полу. Когда первый шок прошел, я обратила внимание, что сектанты взмахивают руками реже и с усилием, словно светящаяся дымка мешает им. А дымка сконцентрировалась в двух местах: возле амулета, висящего на шее брата Михаила (по лицу которого теперь ручьями струился пот), и камня Старшего Брата. Она втягивалась в амулеты, как настоящий дым! Открыв рот, я несколько секунд глядела на это, пока дымка полностью не исчезла, а гудение не прекратилось. По залу пронесся вздох облегчения. Старший Брат улыбнулся и поддержал за плечи несчастного бухгалтера, который, похоже, был вне себя от счастья, что все закончилось.
Однако фигура на полу хоть и потускнела, но совсем не угасла. Члены секты продолжали стоять на своих местах, покачиваясь, словно в трансе. По лицу Ольги Николаевны блуждала рассеянная улыбка. Так вот как она, значит, пыталась обеспечить успех своему предприятию по продаже картины… Только магия что-то не сработала!
– Я вижу в зале человека, который пришел сюда впервые, – произнес вдруг Старший Брат, и звук его голоса развеял наваждение. Люди на сцене открывали глаза и озирались, но с места никто не сдвинулся.
Старший Брат указал на меня и ободряюще улыбнулся. Я похолодела.
– Я вижу, сестра, что ты, как и все мы, страдаешь в этом мире и ищешь помощи. Не бойся, здесь тебе помогут. Поднимись к нам. Ну же, иди!
Не знаю, как это у него получилось, но ноги мои двигались против воли, как во сне. Я прошла между креслами и остановилась перед сценой, чувствуя устремленные на себя взгляды. Старший Брат покинул октаграмму и стоял на краю сцены, с улыбкой глядя на меня. Снизу он казался таким высоким, таким недоступным, таким… святым. Если бы я не ощущала так хорошо средоточие его могущества, находившееся у него аккурат над бровями, я бы, наверное, замерла от восторга. Потому я как могла старалась воспротивиться воздействию этой силы. Я же видела, что