Ученые предсказали, что, скорее всего, следующую пандемию гриппа вызовет птичий грипп, или H5N1. В 1918 году испанка унесла жизни от двадцати до пятидесяти миллионов людей по всему миру, а от птичьего гриппа со смертностью шестьдесят процентов и выше это число закономерно должно было быть гораздо больше.
Я уже собирал материал об испанке для «Змееголова», одного из моих «китайских» триллеров, и неплохо разобрался в теме. Но все равно не был готов к тому, чем обернется мое расследование относительно H5N1, и пришел в ужас от того, что пандемия птичьего гриппа может уничтожить весь мир.
Я начал размышлять о хаосе, который вызовет эпидемия, как быстро начнет распадаться общество. В качестве места действия, эпицентра пандемии, я выбрал Лондон, который полностью закрывают на карантин. На этом фоне, на месте лихорадочного строительства нового полевого госпиталя обнаруживают кости убитого ребенка. Детектив Джек Макнил приступает к расследованию, хотя вирус затронул и его собственную семью.
Я написал «Локдаун» в течение полутора месяцев, засиживаясь за полночь. Его так и не опубликовали. Британские издатели в то время посчитали изображение Лондона под осадой невидимого врага, H5N1, нереалистичным – дескать, такого никогда не случится, хотя мое расследование показало, что это возможно. Потом серию «Энцо» купило американское издательство, и мои «Китайские триллеры» поначалу вышли в США. Мой фокус переместился на другую сторону Атлантики, а «Локдаун» так и остался лежать в папке на Дропбоксе. До сего дня.
Я пишу это, запертый в четырех стенах своего дома во Франции, мне запрещено выходить, кроме как в исключительных обстоятельствах. Новый коронавирус Covid-19 опустошает мир, и общество быстро распадается. И хотя смертность от этого вируса составляет всего малую долю от смертности вследствие птичьего гриппа, политики с трудом сдерживают хаос и панику, которая распространяется из-за Covid-19 по всему миру. Параллели с «Локдауном» ужасают. Так что настал подходящий момент открыть ту пыльную папку на Дропбоксе, вытащить старую рукопись и поделиться ею с читателями, пусть даже только для того, чтобы понять, насколько хуже все могло бы быть.
Пролог
Крик отдается эхом в темноте, едва прорываясь через сдавленное страхом горло. Звук дрожит из-за охватившего ее ужаса. От такого вопля у любого смертного застыла бы в жилах кровь, но толстые стены старого дома смыкаются вокруг ночной жути, а единственные уши, способные услышать, глухи к ее мольбам.
Он ругается, сопит и сплевывает в темноте, зло и раздраженно. Она слышит его шаги на лестнице и знает – сейчас ей сделают больно. И этому человеку она доверяла, даже любила. Ее захлестывает непонимание. Как такое возможно? Она вспоминает холодное прикосновение его ладони к своему разгоряченному лбу во время долгих и мучительных дней болезни. Жалость в его глазах. А теперь в этих глазах пылают ярость и угроза.
Она задерживает дыхание. Он поднялся еще на один лестничный пролет. Он думает, что она на последнем этаже, и она выскальзывает из кабинета и видит тень на лестнице – он идет к комнатам в мансарде. Она разворачивается и спешит вниз, к падающему из витражных окон на пол прихожей свету. Ноги тонут в толстом ковре. Пальцы в отчаянии цепляются за ручку, нажимают на нее. Но дверь заперта. Выхода нет.
Она замирает и слышит, как он спускается. Он знает, что упустил ее. Мгновение она колеблется. Из ванной под главной лестницей ступеньки ведут в подвал. Но если спуститься туда, она окажется в ловушке. Из подвала в переулок между домами выходит только старое окошко для угля, и какой бы она ни была миниатюрной, в щель не протиснуться.
Дом сотрясается от шагов по лестнице, и она в панике разворачивается, но видит перед собой только лишь девочку. Призрака в белой ночной рубашке, с коротко стриженными черными волосами, светло-карими глазами с расширенными от ужаса зрачками и белым лицом, словно присыпанным мелом. При виде ребенка страх пронзает, как острые лезвия ножей, которые ее ждут, и тут она понимает, что испугалась собственного отражения. Искаженного страхом настолько, что невозможно узнать.
– Чой! – доносится его голос с лестницы, и она внезапно вспоминает женщину, которая показывала дом несколько месяцев назад.
В стене большой столовой в передней части дома есть фальшпанель. Этой комнатой они никогда не пользовались. Столовая всегда погружена в душный полумрак, дневной свет или свет фонарей проникает сквозь щели по краям ставней. Агент по недвижимости отодвинула столик, чтобы убрать панель, и за ней обнаружилась дверь. Старая выкрашенная белой краской дверь с круглой ручкой. Тогда женщина открыла ее в темноту. В этой сырой, холодной и крошечной комнатке с кирпичными стенами семья из шести человек когда-то пряталась в темноте от бомб.
Чой не поняла, что женщина имела в виду под словом «Блиц», – та лишь сказала, что когда немецкие бомбардировщики завершали налет на Лондон, они разворачивались на юг и по пути сбрасывали неизрасходованный боезапас на этот злополучный район. А затем начинали голосить сирены, люди как крысы заползали в свою крысоловку, слушали, ждали и молились