Но помогает.
Доктор,
Ещё я пишу стихи,
Но их никто не лайкает
И не шерит.
Я не могу заснуть,
Пока какой-то гороховый шут
Не нажмёт «нравится»
Моему шедевру и откровению.
Пациент,
Это синдром Блаувитца.
Ожидание душевного сахара.
Я не знаю,
Как от него избавиться.
Не пишите какое-то время,
Пошлите поэзию нахер.
Доктор,
Вы ругаетесь.
Пациент,
Не обращайте внимания.
У меня комплекс Гальцева-Тарнопольского
И разлад ментального питания.
А ещё, пациент,
Я боюсь пациентов
И образования плаценты.
Мне гадала цыганка на остановке маршрутки,
Говорит,
Берегись, красавица,
Того, кто шутит красные шутки
Про закоулки плоти.
Опасайся того,
С кем бы ты не против.
Дай тысячу –
И я тебя вычищу.
А не дашь денег –
Погружу в темень.
Доктор,
Эта вредная ведьма
Вас запугала.
Предлагаю –
Давайте сходим куда-то,
В Третьяковке скоро
Выставка Шагала.
Или просто посидим в кафе,
Съедим пиццу…
Вечер рисует на лицах
Доктора и пациента
Знаки рекламного заоконного света.
Им сейчас
Ну никак нельзя
Выйти из кабинета.
Потому что сгорбленный,
Кашляющий, в капюшоне,
Ищет новые головы
Для украшения
Подножия трона.
Через полчаса он выйдет
За границы их района
А пока он там
В тени клёна
Индейцы
Полтора года разбирал вещи отца.
Медленно.
Файлы.
Старые фильмы из диких мест.
Книги, похищенные у меня.
Тонны спецификаций и смет.
Снасти.
Папа был мастер охоты на щуку,
А на меня все виды добычи
Наводили смертную скуку.
Папа видел рыбу сквозь муть и хрусталь реки.
Помню, мне семь,
Я читаю Фрэзера Золотую Ветвь
Или Формэна Сила Правой Руки.
Днепр.
Речище.
Идолище поганое
Белое,
Будто брюхо гигантского сома,
На подводных крыльях летит
Само.
Местный лымарь цыгаркой пыхтит.
Песок на зубах цикадой скрипит.
Папа мне говорит
Иди и лови рыб
Я говорю нет
Иди и поймай леща
Леща я уважал.
Встал и поймал леща.
Папа умел видеть рыбу сквозь толщу вод.
Папа умел, как индеец, читать небосвод.
Папа умел, как индеец, сплести узор из следов.
Папа умел, как индеец, избегать больших городов.
А я, как индеец,
Всю жизнь ношу волосы ниже плеча.
И всю жизнь прислушиваюсь –
Барабаны