– Что это, Острожец? Почему царапины нет?
– Дык стекло же, княже! – пожал плечами тот. – Его ничто не берет. Даже сталь каленая.
– Михайло… – громким шепотом произнес князь Заозерский. – Михайло, алмаз только тем и ценен, что прочнее его нет ничего на свете. И режет он все, вообще все. И стекло, и гранит, и сталь. Все! – рявкнул он. – Полпуда золота, говоришь? И девку к нему задаром? Черт, да остановите кто-нибудь эту дуру скрипучую, надоели ее выкрутасы!
Индианка остановилась, коротко поклонилась, семенящей походкой подбежала к Егору, взяла камешек из его руки, покрутила в тонких пальчиках, прижала к донышку, чиркнула – и на стекле осталась глубокая длинная царапина.
– Екарный бабай! – изумился ее фокусу князь, порылся в ларце, выудил другой камень, протянул невольнице. Та рассмотрела алмаз, выбрала подходящую сторону, чиркнула. На бокале осталась еще царапина. Егор отобрал у нее камешки, порылся, приглядываясь к привезенному сокровищу, выбрал желтый, вовсе без острых граней, дал Немке: – А этот?
Индианка изучала камешек довольно долго, однако что-то высмотрела, провела им по дну и оставила четкий глубокий порез. Потом еще, еще и еще.
– А что я говорил, княже? Что сказывал?! – расцвел новгородец. Щеки его зарумянились, глаза сверкнули гордостью. – Фунта три отборных алмазов тебе добыл, княже! Один к одному. А девка какая, глянь! Статна, черноброва, глазаста. В постели огонь, верно тебе скажу, огонь будет…
– Что проку от девки, коли немая? – резко поднялась с кресла княгиня Заозерская. – Ни поручить чего, ни ответа выслушать. Миланка, на кухню ее гони, пусть хоть крупу переберет, и то польза. Опосля на починок отошлем, пусть за свиньями да овцами в хлеву убирает. С ними беседовать не о чем, там и немая работница сойдет.
– Постой! – вскинул палец Егор. – Сказываешь, Михайло, мастера какого-то камнерезного дочь?
– Потому с самоцветами и отдали, княже, – подтвердил купец. – Вишь, хоть и баба, а что-то смыслит. Видать, насмотрелась, как родитель работает.
– Да ее не спросить ни о чем, Егорушка! – всплеснула руками Елена. – Хоть бы чего и понимала – рази поможет?
– Кроме нее, у нас на подворье, милая, вообще никто ничего в этом деле не смыслит. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Милана! Устрой ее в какой-нибудь светлице. В людской, боюсь, затравят в наряде таком, да еще и немую. Накормить вели.
– И то верно, – внезапно согласилась княгиня и добавила: – Рядом с собой ее посели. Заодно проследишь, чтобы не обидел никто, в светлицу к ней не шлялся, не бесчестил. Она ведь, бедненькая, даже пожалиться не в силах. И одежу дай какую из рухляди старой! А то срамота одна, смотреть противно.
– Слушаю, матушка, – поклонилась девка, взяла индианку за руку и повела за собой.
– С емчугой же дело чуток хуже