Поездка домой на Куценкинской машине расслабила, прохладный душ расслабил еще больше. Сейчас хотелось выпить две рюмки водки с горсткой черных маслин, лечь на диван, запустить какой-нибудь корейский фильм и не думать ни о чем.
Приход чертовой Коровкиной нарушал планы, отсрочивал вечернюю сиесту.
Просунувшись между столом и стеной, Панин вслепую щелкнул выключателем пилота, нажал кнопку на системном блоке, желая показать внезапной посетительнице, что он занят и не намерен рассиживаться за разговорами.
Потом повернулся вместе с креслом и пропел:
– «Девочка Надя, чего тебе надо?
Ничего не надо, кроме шоколада!»
– Я не Надя, – возразила Коровкина. – Я вообще-то Настя.
– «Шоколад не дорог,
Стоит рубль сорок.
Если денег нету –
Подойдут конфеты…»
– Про конфеты спасибо, что напомнили.
Сверкнув черными коленками, она поднялась, вышла в переднюю, пошуршала в пакете и вернулась с коробкой довольно дорогих шоколадных конфет.
– Вот. Это вам.
– Зачем? – пробормотал Панин. – Зачем тратились, вообще-то Настя?
– Затем. Я хоть и деревенская, но понимаю, что с пустыми руками в дом не приходят. Держите. Это вам.
– За какие такие заслуги? – уточнил он, приняв коробку. – Я же вам ничего хорошего не сделал.
– Можете сделать, если захотите.
– Товарищ… то есть госпожа Коровкина…
– По мне лучше уж гражданка. Мне до госпожи еще шагать и шагать.
– Ну ладно, пусть гражданка. Так вот, гражданка Коровкина, вы не вполне четко понимаете ситуацию, – проговорил Панин, вспомнив свои профессиональные обязанности. – У нас есть апелляционная комиссия, обращайтесь туда.
– Ага, обращусь, – девушка невесело кивнула. – Прямо сейчас.
Она снова села на диван.
– Я не такая дура, какой вам кажусь…
– Дурой вы мне не кажетесь, – автоматически перебил он.
–…Я все уже узнала. Апелляции принимаются только по письменным работам.
– По устным тоже, если постараться. Но…
Федор Иванович Куценко-Шаляпин говорил, что не бывает неразрешимых проблем.
Но у этой девчонки вряд ли было много денег.
Будь их достаточно, она бы заранее наняла репетитора, после которого элементы школьной программы отщелкивались от зубов.
И потому Панин промолчал.
– Но кто у меня примет? – продолжила Коровкина. – Я все формулы помню наизусть – но тупо, как овца, объяснить ничего не могу. Что поделаешь, если в школе ничему не учили. Я же из деревни приехала.
– Да я это понял уже, – смягчаясь, сказал он. – Еще там, на экзамене. Личико у вас слишком свежее для города.
Панин упомянул лицо, но сам подумал про черные колготки со светлым платьем.
– Ну так вот, – сказала Настя. –