Она – если допустить, что странная молва, о которой говорил г-н Филиппов, и подтверждающая эту молву му́ка, тяготившая душу покойного святителя, митрополита Филофея, имели основание, – она, говорю, припутывает к делу местного архипастыря – дарит ему не лично, но как епархиальному начальнику на нужды церкви 30 000 руб.
Это маневр тех, кто знает за собой грех, – они любят становиться за людьми чистыми и их достоинствами прикрывать свои проступки: смотрите, не я одна, но и святитель не побоялся взять из этого источника – значит, дело чисто и поступок праведен… Но это старый, избитый способ, и в наше время вы никого им не обманете!
Отдавая деньги, Мазурина уезжает.
Но прежде чем мы ее встретим еще во Ржеве, остановимся на данном периоде жизни: мне нужно убедить вас, что, уезжая, Мазурина не дарила, а только препоручила свои деньги как фонд своих будущих целей.
Вот мои доказательства по этой части моих утверждений:
1. Весь строй души Мазуриной – ее неизменные, даже позднейшим слабоумием непоколебленные основы ее взглядов на богатство доказывают, что дарение состояния одной личности было бы противоречием ее природе.
2. Письма Мазуриной свидетельствуют о том, что дара не было.
3. Несвязные речи периода слабоумия оставляют впечатление, что денег она не отчуждала от себя.
С детства привыкнув тяготиться деньгами как грехом, с детства стремившаяся ими утешить горе страждущих, глубоко убежденная, что и Булах живет и согрета той же любовью и теми же помыслами, Мазурина не поверила бы, если бы услыхала, что Булах стремится к личному обогащению. Дать все свое 300-тысячное состояние ей одной, перенести на нее тот грех и ту тяжесть, которые мучили ее, она не могла, не впадая в непримиримое противоречие. Булах не возьмет, обидится, оскорбится такой черной неблагодарностью. Деньги могут быть на руках Булах только для передачи бедным: ведь они и взяты от них…
Позднее, уже совсем безумная, она продолжала лепетать: «Мужички бедны, мы им должны давать, это – их…» Более здоровая, она поступила так, как говорила, и кассу бедных отдать в дар хотя бы подруге, отдать для богатой и роскошной жизни для Мазуриной было так же невозможно, как взять и утаить чужое.
Вспомните письма Мазуриной, писанные после совершения дара: есть ли намеки на радость, испытываемую тем, что любимая воспитательница награждена до возможности жить на широкую ногу и утопать в блаженстве? Есть ли заочные мечтания о той обстановке, в которой может жить теперь царственно одаренная подруга-руководительница?
Нет! Мазурина пишет о своем вечном долге перед потерявшей на нее время воспитательницей, извиняется за причиненные беспокойства, мечтает о Ржеве и просится туда; зовет Булах к себе на краткое свидание и опять извиняется, что ее беспокоит.
Так не пишут к тому, кто награжден до возможности комфорта и кого не стеснят расходы, вызываемые краткосрочной поездкой на свидание к своему щедрому