Угроза для жизни. Василий Ворон

направлении, он, в очередной раз услышав перестук вагонных колес, обнаружил, что слегка отклонился в сторону и тотчас исправил ошибку, забрав левее. Спустя полчаса Зароков заметил, что все это время не слышал больше ни одного поезда, но не придал этому большого значения, и продолжал идти дальше. Утомившись и поняв, что он прошел никак не меньше 5 километров, Зароков, с тревогой вслушиваясь в тишину, не нарушаемую никакими звуками кроме грустной переклички птиц, забеспокоился. Пройдя еще немного по лесу, который, как ему показалось, стал гуще, Зароков вдруг услышал далекий короткий свист электрички (по крайней мере, ему так показалось), но не прямо по курсу, а опять слева. Сменив направление, он прошел еще километра 3 и совсем выдохся. Поездов больше слышно не было, и Зароков, наконец, признался себе, что заблудился. Он не испугался, вместо страха ощущая досаду на себя за то, что поступил как мальчишка, отправившись неизвестно куда один. Вспомнив, к случаю, мать Мишки, Зароков вздохнул и побрел дальше. Ни компаса, ни тем более карты у него с собой не было, а навыки ориентирования на местности он позабыл еще лет 15 назад.

      …Дослуживал он свой срок до пенсии в Невединске. В его окрестностях находилось три артиллерийских полка и парк техники еще глубже в лесу, где прямо под открытым небом зеленели стволы гаубиц, а в гаражах, тянущихся вдоль заборов, дремали тягачи, грузовики и всякая другая автотехника на консервации. Склады боеприпасов и ГСМ находились отдельно и тоже в лесу.

      В части, куда был определен Зароков, к пушкам подходили редко, только в краткий период учений, проводившихся раз в год, где палили из них по заданной пустоте, а в остальное время охраняя от коварного неведомого врага. В полку было два подразделения: батарея управления и рота обслуживания. Впрочем, имелся еще взвод дармоедов – полковой оркестр. Если рота обслуживания и батарея управления, меняясь через день, охраняли склад боеприпасов и парк, то музыканты вообще не покидали расположения части, неся караульную службу на КПП и гауптвахте, что в полку считалось халявой и потому – позором. Оркестр недолюбливали, завистливо прислушиваясь то к тоскливым, то призывным звукам труб, доносившихся со стороны их корпуса. В столовую все подразделения полка отправлялись с песней, страшно горланя одно и то же: либо песню, в которой упоминались артиллеристы, и где из голодных солдатских глоток во время припева неслось: «…за нашу родину огонь, огонь!», либо некую строевую лирику, начинавшуюся даже романтически: «Солнце скрылось за горою, затуманились речные перекаты…». Пижонский же оркестрик раз в месяц выдавал новую песню, и были это отнюдь не только строевые марши. Командир полка полковник Тесля заранее выходил к столовой, чтобы послушать очередной шедевр, и частенько приятно шокировал всевозможные инспекции и собственное начальство, демонстрируя этакие доморощенные армейские таланты. Как-то раз от оркестрового корпуса высокий голос затянул «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…» и был так похож на женский, что все, кто не