Ну, вот, стала она к Петьке бегать втихую, да нешто у нас скроешь?! Добрые люди все рассказали, ну и побил я ее смертным боем – так ведь за дело! А когда она оклемалась, пришла ко мне и говорит: отпусти к Петру по добру, все одно уйду – не люб ты мне больше!
– И что, отпустили? – мне стало по-человечески его жалко.
Яйцо вздохнул:
– А куда ж деваться?! – он зло сощурил и без того узкие глаза. – Отпустил заразу! Правда, отметелил на дорожку, не без этого. Чтобы к Петьке своему не такой красивой шла. А опосля развели нас в сельсовете. С тех пор зол я на нее и… на Петьку. Веришь, нет, Володя, как появился этот рябой амбал в нашем поселке, совсем мне житья не стало. Во всём он теперь первый! Ну, и бабы-дуры, как одна, заглядываться стали. – Яйцо скрипнул зубами, и его темное лицо скривилось, как от боли. – Знамо: мужик он видный, балагур, опять же на гармони горазд, но и я – не пальцем деланный!..
А тут, как назло, оба попали по повестке в партизаны. Совсем худо мне стало – как же, командиром его назначили! Но ко мне, правду сказать, не лез. Может, дрейфил, а, может, понимал, как мужик мужика – из-за Надьки. Да только я уверен: он, кобель драный, никогда ее не любил! Он вообще на это не способный…
Вот скажи, мил человек: чего этой дуре не хватало?! – он в первый раз посмотрел мне прямо в глаза, и я поразился его взгляду, в котором были боль и ненависть одновременно. – Ничего, еще не вечер, и на моей улице праздник будет! – Яйцо, стиснув зубы, отвернулся к окну, за которым простирал свои воды бескрайний Байкал.
Не найдя, что ответить, я только пожал плечами. Мне стало не по себе, и я поспешил уйти, сославшись на дела.
– Только ты, друг ситный, языком-то не мели о том, что слышал! Слышь, проводник? – крикнул мне вдогонку Колька и добавил, понизив голос: – А то я не посмотрю, что ты начальничек!
«Вот еще, была нужда! Мне-то какое до всего этого дело?!» – пронеслось в моей голове. Через минуту об этом разговоре я и думать забыл.
А на следующий день с утра нас всех потрясла новость: ночью пропал Старшина! Об этом мне сказали встревоженные партизаны, заявившиеся к нам в служебку с самого утра. Никто из них не заметил ничего подозрительного. Перед сном все, как обычно, приняли изрядную дозу снотворного, как они называли дешевый портвейн, и очнулись только утром.
– Скорее всего, сошел через задний тамбур – мы ведь ночью останавливались ненадолго, – предположил Олег, когда выяснилось, что в вагоне не оказалось и вещмешка Старшины. – Через меня точно не проходил. Я же ночью дежурил! Пойду, проверю там запоры.
Когда