Удивляясь самой себе, Рут начинает играть. Ей неудобно. По-хорошему, тапера следовало бы подвинуть. Музыка приходит сама, но беглость пальцев ушла безвозвратно. Кажется, что суставы распухли не у тапера, а у вас, мисс Шиммер.
Черный лак инструмента. Царапины.
Подпалины от окурков.
Не выпуская стакана, тапер щекочет клавиши левой рукой. Помогает. Временами он рокочет басами в духе негритянских духовных песен, но это так, шутка. Каждый развлекается на свой манер.
С помощью старика Рут добирается до конца дороги.
– Шопен, – с отвращением произносит тапер. Глаза его закрыты. Видно, как под черепашьими ве́ками движутся глазные яблоки. – Мазурка ля минор. Крошка, с чего ты решила, будто умеешь играть?
Рут пожимает плечами. Ей нечего сказать.
– Однажды я решил, что умею стрелять, – смех у тапера скрипуч, как несмазанные дверные петли. – Эта глупость вышла мне боком. Ты отделалась легче, ты везучая.
Рут встает.
– Спасибо, – говорит она.
– Десять лет, – отвечает тапер.
– Четырнадцать, – машинально поправляет Рут.
И приходит в себя:
– Что? О чем вы, мистер?!
– Десять лет, мисс. Вы заходили в «Белую лошадь» десять лет назад. Я был моложе, мое зрение еще не угасло. Я запомнил вас. Сейчас я вас не вижу, но помню эту искалеченную мазурку. Вы сели рядом со мной и заиграли Шопена. Так же бездарно, как сейчас. У вас какие-то счеты с Шопеном? Личная вражда?
Надо же! Рут действительно была в салуне десять лет назад. Играла мазурку? Нет, этого она не помнит. Дядя Том был жив, они ездили вместе. При жизни дяди Тома все было иначе. Когда ты чувствуешь себя защищенной, это и есть жизнь.
Когда ты всего лишь умеешь защищаться, это не жизнь, а черт знает что. Даже если ты умеешь нападать, это ничего не меняет.
Не двигаясь с места, Рут стоит у пианино. Разглядывает салун, сравнивает день сегодняшний с днем минувшим. Тапер допивает виски, легонько трогая басы. Он прежний, только слепой. Пианино? Кажется, новое. Судя по звуку, точно новое. Что еще?
Люстра кованая, старая.
Газовые рожки́, латунный обод. Крепежные тросы, кольца. Финтифлюшки из стекла. Рут помнит эту люстру. Десять лет назад «Белая лошадь» была дыра дырой. Люстра символизировала претензии хозяина на грядущее процветание. Свечи? Угроза пожара. Светильники на стенах? Горячее масло капает на головы клиентов. Не хотите ли газовую люстру?! Рожки́ накалялись, лопались, стекло опять-таки летело клиентам на головы, но люди терпели, не жаловались. Чего не вытерпишь ради прогресса?!
Стол с рулеткой. Новый.
Два зеленых стола для игры в карты. Новые. Дальний пустует. За ближним скучает чернявый красавец лет тридцати, тасует колоду одной рукой. Волосы зализаны, блестят. Щеточка усов. Бархатный сюртук цвета свежей крови. Парчовый жилет. Из кармашка свешивается часовая цепочка дутого золота.
Шулер.
Рут его не интересует, но шулер на всякий случай улыбается женщине. Как говорится, чтобы руку не сбивать.
За