В общем, девятый класс был адом. В конце концов я прекратила все попытки наладить хоть какие-то отношения с одноклассниками. Когда все начиналось, никто и не подумал бы встать на мою защиту. Более того, слабые члены любого сообщества только рады, когда гнобят кого-то другого. Даже сами принимают участие в травле, лишь бы оказаться на стороне сильных. Так что мне еще повезло, что дело ни разу не дошло до серьезного вреда здоровью. Физического, не морального. Потому что морально я была раздавлена: ревела ночами в подушку, не находя уже воли на то, чтобы продолжать сопротивляться бесконечному насилию. А потом, в очередной раз сцепив зубы и повторив себе, что учеба в лучшей школе нашего города стоит таких издержек, шла на уроки, чтобы продолжать терпеть. К концу девятого класса меня отучили тянуть руку на занятиях, есть в общей столовой, обращаться к кому-то за любой помощью и даже здороваться с одноклассниками. Меня чурались, как проказы, в том числе и те, кто не был так же агрессивен, как сам Костя. Кстати говоря, учителя, случайно ставшие свидетелями некоторых неприятных эпизодов, никакого участия в моей судьбе тоже не принимали. Я иногда даже мечтала о том, чтобы Костя или кто-то из его друзей меня избил до синяков, чтобы они сделали нечто такое, что руководство школы уже не смогло бы проигнорировать. Но этого не происходило, а значит, все продолжало идти своим чередом. Была, правда, учительница, получившая среди школьников прозвище «Снежная Королева». Что-то было в ней такое… какая-то внутренняя сила, с которой все считались. Даже Костя перестал меня донимать после ее равнодушной фразы: «Слушай, Белов, помолчи. И не подходи к Николаевой ближе, чем на два метра, а то… меня это раздражает». Сказано это было без малейшего раздражения, но с тех пор занятия по английскому стали для меня единственным временем, лишенным нервотрепки. Но потом наша Снежная Королева ушла в декретный отпуск, и все прекратилось.
В десятом классе ад продолжился. Теперь уже никто толком и вспомнить не мог, с чего все началось. Меня травили по привычке, от скуки, словно исполняли ритуал. Некоторым это надоело, но и они даже не помышляли о том, чтобы разговаривать со мной – такое тоже могло обернуться неприятностями. В этот период я нашла себе тихую гавань: да, все сложилось именно так, но я буду выживать. Мне никто из них не нужен. Главное, чтобы родители и друзья из старой школы не узнали о происходящем.
Физическое насилие практически полностью прекратилось, а до насмешек мне уже почти не было дела. К концу десятого класса я даже улучшила успеваемость, которая еще недавно катилась в пропасть подобно Ниагаре. С устными ответами до сих пор было сложно, но зато по итогам письменных работ мои оценки опять подтянулись. Самое важное, я перестала чувствовать себя виноватой, потому что давным-давно с лихвой расплатилась за ошибку. Гонения шли уже не из-за того случая, а просто