Костя завалился на свободное место рядом, а я не смогла сдержать недовольного шипения, правда, очень тихого. Вообще, я привыкла терпеть молча – иногда это помогало. Костя выхватил из-под моего локтя тетрадь, открыл ее на последнем домашнем задании и начал старательно прорисовывать огромный член поверх выполненных заданий. Мои слабые попытки остановить его результата не дали. И я прекратила. Ничего страшного. У меня в рюкзаке есть черновик – сдам его. Учителям обычно и дела нет, почему я так часто «делаю» домашки не в тетрадях.
Я знала, что в сложившейся ситуации виновата сама. Это я допустила ошибку еще два года назад, что и привело дела к текущему состоянию. В старой школе я, может, звездой и не была, но общей неприязни никогда не вызывала. Училась отлично, со всеми одноклассниками отношения были доброжелательными. Кто бы мог подумать, что перевод в профильную гимназию с языковым уклоном так кардинально изменит мою жизнь? Оптимистично настроенная, знающая, чего стоил мой перевод родителям, я очень переживала, что не смогу потянуть новый уровень, поэтому старалась изо всех сил. Видимо, слишком старалась. Первая ошибка была допущена еще в самом начале, когда я только пришла в новую школу. После ответа Константина Белова, считавшегося лучшим в классе, учительница английского обратилась к остальным:
– Да, рассказ получился хорошим. Но кто заметил ошибку?
Мне нужно было зарекомендовать себя перед учителем, показать, что место в этом классе получено не просто так, потому, волнуясь, я подняла руку и после разрешения ответила:
– В последнем предложении правильнее было бы использовать Past Perfect Continuous, там ведь есть уточнение…
– Верно! Садись, Костя, четыре. Молодец, Даша, тебе пятерка за внимательность.
И еще не успев ощутить прилив радости от одобрения учителя, я поняла, что сделала неверный ход: на меня разом уставилось несколько пар глаз, и даже раздалось тихое: «Сильно умная?» Сам Костя лишь усмехнулся.
Нет, это еще не стало началом катастрофы. Только незначительная неприязнь, которая быстро бы забылась. Но на свою беду я не сделала нужного вывода: отношения с одноклассниками бывают важнее, чем уважение учителей. И сама сильно ухудшила ситуацию уже через неделю, когда наша классная руководительница – заполошная девушка – поймала меня в коридоре перед уроками и, преданно заглядывая в глаза, спросила:
– А ты почему не на олимпиаде? Там ведь Белов сегодня участвует, весь класс пошел его поддержать!
За что мне ставят пятерки? Мне – не умеющей думать. Мне – полной идиотке.
– Так ведь Белову вчера из комитета позвонили! Сказали, что приехать должны только участники. У них, оказывается, мест посадочных не хватает для зрителей. Их даже не запустят в институт. Он должен был вас предупре…
И в ее округлившихся глазах прочитала смертный приговор: я сдала весь класс, который сбежал с уроков, пользуясь тем, что никому из учителей новое решение комитета не известно. И если первой ошибкой я только обозначила место своей могилы, то второй – сразу вырыла траншею, в которой меня будут хоронить до самого окончания школы.
Конечно, на следующий день получили все. Мучительные нравоучения, звонки родителям, а Белову, который был обязан рассказать руководству о сообщении из комитета, досталось сильнее прочих: речь даже шла об исключении, но потом сошлись на дисциплинарном наказании – он был вынужден дежурить в классе целый месяц. И даже занятое в олимпиаде второе место тут же потонуло в негативе от директора и учителей. Получили все. Но я больше остальных.
Чувство вины и осознание собственной глупости заставили меня встать перед классом и промямлить:
– Ребята… Костя… Пожалуйста, извините меня! Я ведь не знала, что так получится. Меня никто не предупредил! Я не знала…
Первая скомканная бумажка прилетела мне прямо в лицо, обозначая начало новой эпохи.
Вопреки моим смутным надеждам, это была не холодная война, а активная целенаправленная политика издевательств. Меня оскорбляли, шпыняли так, что пару раз втайне от мамы приходилось зашивать пиджак, прятали сменную обувь, а школьную форму после занятий физкультурой я не раз находила в унитазе. Это делали все, потому что многим для такого было достаточно команды. Первая – пусть и неявная – просто в виде одобрения, была получена от Белова, а дальше им уже хватало одобрения друг друга. Меня захлестывала обида, но понимая, что катализатором стала моя собственная глупость, я, забыв об остатках гордости, сама искала способы свернуть конфликт.
Когда Белов в очередной раз дежурил после уроков, я попыталась проскользнуть в класс, но была остановлена охранником:
– Он должен убираться один. Никакой помощи! Распоряжение директора. Ты уж прости, Николаева, не могу разрешить.
– Я… Я тогда не буду помогать. Мне поговорить с ним нужно. Пожалуйста!
Охранник ничего не ответил и зашагал дальше по коридору, давая понять, что пара минут у меня есть.
– Костя! – я прикрыла за