Время замерло. Над палубой царила тишина, секунды тянулись как вечность, застыли ошеломленные взрывом бойцы, а Серов стоял, сжимая топор и глядя в темноту расширившимися глазами. Там, вдали, что-то шипело и догорало, расцвечивая мрак алыми искрами, и то был прощальный салют по умершим, по всем его надеждам, по Шейле и их неродившемуся ребенку. Потом искры погасли, и занавес тьмы вновь задернулся над морем.
– А-ааа! – Серов не узнал свой голос, даже не понял, что кричит. – А-ааа!
В горле у него захрипело, заклекотало. Он врезался в толпу врагов, раздавая смертоносные удары, будто не его рука и разум управляли оружием, а стальная секира, полная мести, злобы и ненависти, тащила его за собой. Ярость сжигала душу Серова, страшный бесплодный гнев человека, потерявшего то, что дороже жизни – свой прежний мир и этот новый, сперва посуливший ему драгоценный подарок и отнявший его в единый миг. Это было огромной несправедливостью! И кто бы ни играл судьбой Андрея, бог или дьявол, случай или людская жестокость, этот кто-то был обязан заплатить. По самой высокой цене!
Серов проложил кровавую дорогу среди нападавших и пробился к борту. Магометане отступали – можно сказать, бежали в панике. Их было еще не меньше, чем корсаров, но боевой порыв угас; уцелевшие перепрыгивали на шебеку, спускались по канатам, рубили их саблями, резали ножами. Пестрая орда затопила палубу галеры, одни пытались оттолкнуться от корпуса фрегата, другие прыгали вниз, к гребцам, третьи еще грозили ятаганами. Посреди этой круговерти тел, оружия и одежд в багровых пятнах стоял у грот-мачты тонкогубый турок в шлеме и чалме, распоряжался, выкрикивал что-то резким гортанным голосом. Серов метнул секиру, она просвистела над головою предводителя, врезалась в мачту, и турок в испуге присел. Их взгляды встретились.
– Я тебя достану, ублюдок! – заревел Серов, не понимая, что говорит по-русски. – Достану! Землю и море переверну, но душу вытряхну! Ты от меня не уйдешь!
Турок насмешливо ощерился, приложил руку к штанам, помахал пятерней. Канаты были обрублены, цепи сброшены, и полоса воды между фрегатом и шебекой неотвратимо расширялась. Грохнул барабан, зашевелились весла, и узкая галера скользнула в темноту, растаяла, словно призрак. Несколько мушкетных выстрелов грянуло ей вслед.
– Боцман! – позвал Серов. Плотная фигура Хрипатого выросла за спиной. – Пусть спускают шлюпки. Две шлюпки, на каждую – по шесть гребцов. Бери тех, кто не ранен. Ты и я – за рулем.
– Будет исполнено, сэрр.
Хрипатый исчез.
– Тегг! Трупы