Зверь беситься, ангелы ликуют. И ты ликуешь. Потому что можешь теперь отворить эту дверь. Отворить и увидеть твое лицо. Надышаться твоим воздухом. Натрогаться твоих рук, напутаться в твоих волосах. Услышать твое молчание и уснуть. Снять накипь с сердца, переполненного чувственной пыльцой.
Но этого катастрофически мало. Понять, не просто как взять. А скорее как удержать то, что никогда тебе не принадлежало. И принадлежать не будет никогда.
Пусть тебе повезет.
И еще он добавил: Что бы окунуться в жизнь, иногда нужно познать и смерть. И я понял его.
Сейчас я ухожу. Когда ты будешь читать эти строки, меня уже не будет в вашем мире. Но ты, будешь в моем. И я, только и буду делать, что днями и ночами ждать твоего появления. На последок я хочу обнять тебя. Вот так запросто, словами. Я очень люблю тебя. Я буду всегда рядом. Всегда.
С любовью…
– И что же дальше? – Спросил я.
– Держать в ладони ее запястье и нюхать ее волосы, – вот зачем я отправляюсь обратно сынок, – он улыбнулся и начал спокойно состригать ножницами перья.
Они падали на стекло и я знал что на земле в это время просто идет снег.
Я же встретив и потеряв тебя в одно мгновение, не знал как мне быть. Убить себя или убить тебя? Причем второе я сделаю просто забыв о твоем существовании.
***
Таксист, седой армянин, постоянно напевал что – то себе под нос, не обращая на меня совершенно никакого внимания. По радио звучала медленная лирическая мелодия. В этот момент в нас и врезался этот автобус.
Конечно это удивительно, но в самую последнюю секунду жизни я успел подумать о многом:
– Когда – нибудь мы станем другими, – думал я, – Нас положат в деревянный ящик и закроют сверху. Волосы уже не будет трепать ветер, соль не выступит на ладонях. Глаза не откроются. И музыка, …останется только музыка. Она будет звучать из неоткуда. Нам ее нечем слушать. И музыка эта невесома, как и мы, не существующие более.
Жить мы еще будем не долго. Ровно столько, сколько нас будут помнить те, кто еще остался. А это, наши дети, дети наших детей, какие – то друзья и родственники… и все. Не проще ли быть совсем одному. Не хоронить, не сожалеть, и после ухода сразу кануть в небытие. Мол был такой и нет его. А был ли?
Куда уходят те, о ком некому вспомнить? В песнях не осталось упоминаний о нас. В прозе и в поэзии прошлых лет нет записей. Кто мы, целое поколение родившиеся в прошлом веке? Чем живем, или существуем? Чем занимаемся вечерами? Кому смотрим в глаза?
Мы любим алкоголь, андеграунд, сюрреализм, теннис и кино. Но больше всего мы любим себя. Иногда до такого состояния, что даже перестаем видеть вокруг живых людей. И что —бы понять это нужна целая жизнь, или… одна секунда пока…