– А потерпевшая заявляет обратное! – Корнев повысил голос.
– Да чего там она заявляет? Говорю же, подошёл, попросил отдать по-хорошему, а она в крик!
– Глянь-ка, Паша! – воскликнул Корнев. – Этот чертяка Уголовный кодекс как свои пять пальцев знает! Вот только одного он не учёл, что когда пострадавшая упала на землю, после того, когда он ей перо приставил, коленный сустав себе вывихнула, а это уже увечье…
– Ничего она себе не вывихнула! – теперь Комельков энергично тёр себе виски. – Врёте вы всё! Да, упала! Да, орала как резаная…
– Так она потому и орала, что больно ей было! Вывих-то у неё серьёзный! – перебил Лёньку Корнев.
– И что с того? Даже если и вывих у этой тётки, даже если и ножик сумеете к делу привязать, всё равно по сто шестьдесят восьмой больше десятки не дадут! Кончилась война, драгоценные мои начальники! Кончилась, а значит, людей больше без особого повода не расстреливают!
Корнев бросил взгляд на Зверева и, видя, что тот продолжает изучать бумаги, снова насел на Лёньку:
– Ты прав, Комельков! Без особого повода у нас больше не расстреливают, только одно ты забыл, что повод найти – дело плёвое. Будет желание, найдём повод.
Лёнька сжал кулаки и процедил с презрением:
– Вот в этом я не сомневаюсь! Это вы можете!
– Можем, можем, – оживился Корнев. – Можем так дело повернуть, что не отмоешься, и бац… Но можно и по-другому! Если поможешь нам…
– Никогда Лёня Кольщик с мусорами дел не имел и впредь не собираюсь!
– Знаешь, что? Я вижу, наш Лёнька совсем не понимает, что ему грозит. Паша, твою ж мать, да оторвись ты от этих бумажек своих! – рявкнул Корнев.
Зверев дёрнулся, вскинул глаза и посмотрел на Лёньку так, будто только сейчас его увидел.
– Что вы говорите, товарищ подполковник?
– Говорю, что если захотим, то сможем его дело так повернуть, что он у нас не то что на свободу не выйдет…
Договорить Корнев не успел, потому что Зверев его резко перебил.
– Ты у матери давно на могиле был? – Зверев склонил голову набок, взгляд его выражал недоумение.
Лёнька вздрогнул, слегка подался назад и втянул носом воздух.
– А при чём тут моя мать? Ты вообще кто такой, мусор?
Зверев снова пожал плечами.
– Да в общем никто, не особо важная фигура, – Зверев улыбнулся. – Просто работаю я здесь, поэтому вот дело твоё взял почитать. Ты ведь у нас из Камышина родом?
Лёнька нахмурился, почесал подбородок:
– Ну, из Камышина, а ты зачем спрашиваешь, начальник?
– Бывал я у вас там в Камышине ещё до войны! Красивые, знаешь ли, места.
– Были красивые! Больше нет! Немец в сорок втором, когда партизаны мост через реку взорвали, чтобы наступление остановить, всю мою деревню дотла сожгли. А жителям велели ров рыть, а потом расстреляли всех, кто сбежать не успел. И мать мою расстреляли, и отца, – Лёнька запнулся,