Жены, пока мы были на войне, лепили куличики в песочнице. По сценарию моего генерала мы должны были растаптывать куличики и целовать жен. Мне целовать было некого, но сценарий и перспектива пронестись с генералом на одном коне в закат сделали свое дело. Я поцеловала первую попавшуюся свободную жену.
– Ого, – восхищенно выдохнул Французов. – А давайте дружить?!
Я побагровела всем своим белобрысым телом и выдавила:
– Отвали, Францэ!
Ушла прятаться и провалилась в бочку с гудроном. Всю следующую неделю меня отмывали, а потом он пошел в школу, а я научилась курить.
С тех пор ничего, по сути, не изменилось. Я молчу как партизан. Потому что вариативное мышление не оставляет никаких шансов. Никому. И лучше сразу запретить себе вопрос: «Что дальше?» Так я завела ежедневник Молескин для свиданий и карточки для телефонного разговора с наборами фраз и тем. Список выглядит примерно так: шикарная снежная погода, анекдот про бабулечку, новые фильмы, котики, путешествия, Ближний Восток.
Когда я в первый раз встретилась со своим будущим мужем, он сидел, глупо улыбался и отчаянно вращал глазами, а потом вдруг нырнул в телефон и – бац! – из него полились анекдоты времен царя Гороха. Так весело с самим собой ему, наверное, не было никогда.
Мама говорит:
– Как это у вас так быстро? Надо же узнать человека, приглядеться, проговорить все.
Я отвечаю:
– А чо говорить-то? Жить надо!
Жить дальше
Бабулечка – ловкий манипулятор. Потому что это мы уже не отсвечиваем, а ей еще замуж. Поэтому однажды бабулечка ослепла. Совершенно внезапно и бесповоротно. Эта трагедия приключилась с ней как раз в ту пору, когда к ней приехала подружка, перенесшая намедни операцию по коррекции зрения в самом Израиле.
Бабулечка полгода стоически спала на рваных простынях, плохо протирала обеденный стол, натыкалась на углы и самозабвенно подделывала анализы на хорошие, поскольку всю жизнь проработала председателем Красного Креста и имела блат на каждом квадратном сантиметре. По приезде с операции она перевставила в свои многочисленные дизайнерские оправы другие стекла и продолжила свой крестовый поход. На этот раз за новым коленным суставом.
Давеча в магазине я отхватила такого леща, что еле на ногах устояла. Разворачиваюсь, гляжу – дед замшелый с озорной рожей, при костюме, в ботинках, пиджак из-под куртки торчит, чин чинарем. Говорю ему:
– Деда, клещи у тебя от дел-то таких скоро отсохнут, дак ведра с колонки на хере таскать придется!
Дедок оживился:
– Ух ты, деревенская? А будто дама…
– А сам-то ты, гляжу, и смокинг вон напялил, и штиблеты. Свататься едешь?
Дед расцвел:
– К детям. Митрич я.
– Мария.
Потолковали за поросей, потом за девок, сошлись на том, что не те нынче стали что девки, что порося, обсудили