– Что это вы удумали, парни? – спросил отец. – Сюда, сами знаете, покойников приносят не так, тут свой порядок, нельзя просто притащить сюда мальчишку. Помилосердствуйте!
– Мистер Клир, мистер Клир, – сказал один из парней, с резкими чертами лица и бритой – чтоб вши не завелись – головой, – нам больше некуда было его нести.
– Вы меня знаете? – спросил отец.
– Уж знаю. Знаю, с какой ноги вы тут копаете, и кое-кто сведущий шепнул мне, что вы не против нас, в отличие от многих местных идиотов.
– Может быть, и так, – ответил отец, – но вы-то кто? Фристейтеры или те, остальные?
– Посмотри на нас, мы грязь собрали со всех гор – что, очень похожи на фристейтеров?
– Не похожи. Ну, так и что, ребята, что вы от меня хотите? Кто этот парнишка?
– Этого несчастного, – отвечал все тот же парень, – звали Вилли Лавелл, и ему было семнадцать, и его там, в горах, убила орава подлых, тупых и мерзких ублюдков, которые называют себя солдатами, но никакие они не солдаты, они хуже любого «черно-пегого»[8] на прошлой войне. Ну или им под стать, уж точно. Мы забрались так высоко в горы, подыхали там с холоду и голоду, этот парнишка им сдался – а мы-то все попрятались в зарослях вереска, – но им-то мало того, что он сдался, и они давай его бить и пинать, и задавать вопросы. И знай смеются и тычут ему ружьем в лицо, а хоть он был из нас самый храбрый, но – ты уж прости, мисс, повернулся он ко мне, – перепугался так, что в штаны нассал, потому как знал, потому что знаешь, ведь всегда знаешь, сэр, когда тебя вот-вот пристрелят, и потому что они-то думали, что никто на них не смотрит, никто не видит, что они творят, и взяли да и выпустили три пули ему в живот. И стали себе спускаться вниз, веселые, как будто и не было ничего. Бог свидетель, как похороним Вилли, так уж сразу ими займемся – верно, парни? – и коли найдем, то на куски порубим.
И тут он же сделал нечто совершенно неожиданное – бурно разрыдался, бросился на тело своего павшего товарища и издал такой горестный вой, какого здесь не слышали ни до, ни после того, хоть то и было маленькое пристанище горя.
– Ты полегче бы, Джон, – сказал кто-то из парней. – Хоть тут на кладбище темно и тихо, а мы все-таки в городе.
Но первый парень все лежал на груди мертвеца и ревел, я хотела сказать, как девчонка, но нет, не так, совсем не так. Но я-то все равно, разумеется, была в ужасе аж по самый воротничок моей школьной блузки. Отец утратил спокойствие и быстро расхаживал