Проходя мимо дровяных сараев, я заметил, что сзади одного из них отошла доска, открыв довольно большую щель. Я подошёл и огляделся по сторонам, желая удостовериться, что никто не наблюдает за мной. Затем я отодвинул ослабшую доску ещё сильней и заглянул внутрь сарая. Увидев расколотые и уложенные дрова, я сразу представил, как с треском жарко разгорается берёзовое полено в моей печке, и протянул руку, чтобы ухватить одно из поленьев.
Совесть моя была спокойна на сей счёт. Идею собственности я отринул. Чистая условность, направленная на озлобление людей друг против друга. Разве может претендовать на владение хоть чем-либо такое слабое паразитическое ничтожество, как человеческий организм, и разве может нуждаться хоть в чём-либо и тяготиться этой нуждой такая бескрайняя сущность, как человеческий дух? То-то же!
Ухватив полено и осторожно вытягивая его из поленницы так, чтобы она не обрушилась, я почувствовал вдруг какой-то шорох, источник которого находился снаружи, прямо у меня за спиной. Я оглянулся. За мной наблюдал хозяин сарая. В его выражении играл особый задор.
– Ну, наконец-то! Здравствуйте, – чтобы выкрутиться, я решил его ошарашить. – Мне без вас тут не справиться. Доска совсем отошла. Несите молоток и гвозди. Я мигом подправлю. Я уполномочен.
Хозяин сарая молча достал из-за спины молоток и, поднеся его к моему лицу, легонько кивнул, как бы предлагая мне.
– Приятно встретить хозяйственного человека. Давайте скорее, – я изобразил деловитую готовность принять в руки молоток, чтобы тотчас начать работать. Испуг, охвативший меня, когда я почувствовал молоток перед своим носом и увидел озлобленно-торжествующее выражение лица его владельца, вместо того, чтобы помочь мне защититься, неожиданно заставил меня продолжать паясничать.
– Держи!
Мне снилось, что я лежу в своей комнате, и кто-то сидит рядом со мной на табурете. Когда я проснулся, ничто не изменилось. Перетекание сна в реальность произошло настолько плавно, что я даже не мог определить точный момент своего пробуждения. Я пошевелился и сразу раскаялся в содеянном. Будто это был второй и уже настоящий момент пробуждения – резкая боль в голове, запёкшиеся губы – от невыносимости разом обрушившегося страдания я простонал. Алексей – а это он сидел подле меня, – услышав стон, положил на стол изодранный альбом репродукций Тулуз-Лотрека, который он изучал во время моего сна, и с застывшей на лице ухмылкой, то ли оставшейся после просмотра альбома, то ли подготовленной под последующую реплику, повернулся ко мне. По тому, что он листал художественный альбом, можно было предположить, как долго он ожидал моего пробуждения.
– Милостивый государь,