Совсем рядом, нужно только перейти площадь. Всего несколько шагов.
Всего несколько шагов по раскаленному асфальту, с трудом продираясь сквозь желе марева. Все вокруг дрожит. И асфальт начинает пружинить под ногами, словно превращаясь в пластилин. Или в то же самое марево, которое навалилось на Шатова, как гигантская медуза.
Гигантская медуза с обжигающими щупальцами, огненными нитями, которые оплели все тело Шатов и постепенно всасываются в его плоть. Как больно!
Шатов рванул рубашку, которая облепила его и не давала дышать.
Больно.
Огонь пропитал все тело Шатова и достиг мозга.
Шатов сжал виски, покачнулся. Или это асфальт пошел волной, пытаясь опрокинуть Шатова?..
Мозг от жара пошел пузырями, со свирепой болью лопающимися в черепе.
Руки перестали слушаться, пальцы корчились, как хворост в костре, с каждым движением умножая боль.
Марево уже поглотило все вокруг, осталось только удушливое вязкое месиво. И боль. Боль. Боль.
Шатов упал на колени. Кажется, он закричал. И крик этот только умножил боль.
Встать. Нелепая болезненная мысль. Встать? Это слово потеряло смысл в хаосе боли. И все потеряло смысл. Не было ничего, что Шатов мог бы противопоставить боли. Ничего.
Полыхало тело. Каждая клеточка выворачивалась наизнанку, и каждая секунда растягивалась в бесконечность.
Перед глазами металось багровое полотнище, каждое движение, каждый вздох, каждая мысль несли с собой только боль.
Шатов попытался заставить свое тело подняться. И даже не успел понять, зачем это ему. Просто для того, чтобы сделать хоть что-то.
Глава 3
По небу плыли облака – легкие, снежно-белые и вызывающе независимые. Они плыли куда хотели, не обращая внимания на деревья, которые безуспешно тянулись к ним ветками, чтобы удержать или хотя бы остановить. Они плыли, не глядя на лежащего Евгения Шатова.
Утро, подумал Шатов, и мысль эта была тягучей и безвкусной. Просто – утро. Просто – облака. Просто – сосны. Просто – жаворонок. Все – очень просто.
Шатов закрыл глаза. Не хочу. Не хочу видеть все это. Не желаю. Я хочу лежать вот так бесконечно долго, не обращая внимания ни на что. Просто лежать. И делать вид, что сплю. Он обязан делать вид, что спит, иначе придется встать и увидеть…
Стон вырвался сам собой. Тело напряглось в ожидании боли, замерло, но боли не было. Ее и не могло быть, подумал Шатов, потому, что она только приснилась, привиделась в кошмаре. Как привиделось и все остальное.
Это все было ложью, маревом, бредом. Шатов знал это, Шатов успел убедить себя в этом сразу же, как увидел облака над своей головой и ветки сосен на их фоне.
Он лежит на песке, покрытом рыжей хвоей и поросшем травой. Он обязательно лежит на песке, сером песке, покрытом рыжими и зелеными пятнами. Лежит на тропинке, а где-то рядом стоит его сумка. Шатов не видит ее, но точно знает, что сумка стоит там, хотя не должна там стоять, потому, что он не забирал ее из гостиницы.
Если он встанет и обернется,