Так жить, в общем-то, можно. Сидишь в тепле, в сухости. Ребята из наружки сейчас топчутся по колено в грязи и по трусы в дожде. Это просто замечательно, что наблюдатели не занимаются наружным наблюдением. Наблюдатель – это как наблюдающий врач, главная задача которого вести историю болезни и расписаться в свидетельстве о смерти.
Гаврилин взял со стола листок распечатки. Агеев Андрей Иванович, девятнадцати лет отроду, второй год службы, характеризуется положительно, семья… Семья как семья. Не был, не привлекался, не состоит. Не замечен.
Хрен там не замечен! Еще как замечен. Если бы не Контора – уже сидел бы в следственном изоляторе. Или на гауптвахте, пока решался бы вопрос о передаче гражданским властям. Шкодливая сволочь. Мягко сказал, сказывается недосып.
Гаврилин положил распечатку на место. Сволочь, конечно, редкостная, если верить бумаге, а ей верить стоит. Почему именно его выбрал Палач из всего обилия вариантов? Загадка природы.
Палач никому ничего не объясняет. Ему, кстати, тоже ничего не объясняют. И Гаврилину тоже никто ничего объяснять не собирается. И все бы ничего, только вот высокое начальство совершенно спокойно может спросить господина Наблюдателя, а чего это, собственно, Палач выбрал Андрея Агеева и что, собственно, Андрей Агеев собирается делать в карауле? И почему это, собственно, Палач выбрал для ухода Агеева именно караул.
Дали бы сучонку увольнительную, и пусть себе гуляет. Хватились бы солдата только почти через сутки. Над этим стоило бы поразмышлять. Только голова думать не хочет, голова хочет спать. Спа-а-а-ать. Вот еще не хватало вывихнуть челюсть.
На милицейской волне оживленно общались, но не по нашему делу, отметил удовлетворенно Гаврилин. Вот если бы по нашему, тогда пришлось бы посуетиться, поднимать оперативников, дергать координатора и так далее и тому подобное, что, естественно, внесло бы некоторое оживление в предрассветное бдение, но особой радости не доставило бы.
Лето прошло. Словно и не было. Какое лето? Я и слова то такого не знаю. Хотя нет, что-то такое, припоминаю, лет сто назад. Солнце помню, жару, потные женщины, теплая водка. Хотя о женщинах – не стоит. Или не стоит?
Не стоит вспоминать июль. Совсем не стоит. Гаврилин встал со стула. Увлекся воспоминаниями, козел. Сколько раз себе говорил – забудь. Так нет же, снова туда же. Упал – отжался.
Грязь
Смена еле идет. Как в замедленном кино. Разводящий спереди, смотрит под ноги, главное не поскользнуться и не загреметь физиономией в грязь. Младший сержант Иванов у нас очень печется о своей внешности.
Это ж какое падение авторитета – вляпаться в грязь на глазах у салобонов. А те еще толком не проснулись. Всего двадцать минут назад их подняли с топчанов. У них соображения хватило только на то, чтобы зарядить автоматы под контролем разводящего. Хлюпают, не разбирая дороги, брызги летят во все стороны.
Медленно, не торопясь, идут, Агеев поднял автомат к плечу, прицелился. Медленно, не торопясь. Иванов