Лекс помрачнел. То ли сопоставляет факты из темного военного прошлого этих земель, то ему просто не нравится, что ботан начинает умничать, ставит под сомнение его авторитет. Омега бросает вызов альфе на глазах стаи.
– Когда советские войска начали вытеснять немцев, шла массированная бомбардировка, бушевали пожары. Позже лес в тех местах разросся сильнее, а котловины от взрывов сделали рельеф непроходимым. Почти все документы уничтожены. Даже коллекция бесследно исчезла. И где был лагерь партизан, до сих пор загадка. В общем, сведений мало.
Парень с блокнотом ткнул ручкой поверх головы Лекса.
– А откуда этот экспонат?
Я поднял взгляд на барельеф.
И вновь… как в тот раз, дома, когда я посмотрел на статую минотавра, получилось отстраниться. На миг, но все же… Древний мастер был хорош. Черт, и почему краше всего, будь то скульптура, книга или что-то еще, удается изображать именно грех?
Уперев ладони в края жилетки, Лекс развернулся к группе спиной. Сердце заколотилось ликующе, я начал проплывать к первому ряду, обтекая плечи других, слово субмарина между черными ежами подводных мин. Успеть, пока не повернулся обратно…
Лекс застыл с поднятой головой напротив барельефа.
– Эта красота всплыла у нас на черном рынке в начале девяностых. Время сами знаете какое, денег на экспедиции не было, а те, что удавалось организовать, результатов не дали. Как не дала результатов и попытка отследить, откуда всплыл барельеф.
– А с чего решили, что он из той самой коллекции? – спросил ботан.
Лекс приподнял руку, пальцы дважды дернулись.
– Подойдите ближе.
Толпа потекла к Лексу плотным полукольцом, и меня понесло с ней, черный волосяной хвост гипнотизирует едва заметным качанием, точно кобра. Повесить бы его за эту висюльку на какой-нибудь сосне… Но ничего, вполне устроит росчерк лезвия.
– Взгляните сюда. Видите?
Лекс тычет ногтем в угол барельефа, там выгравирован символ. У меня от волнения голова кругом, все как в тумане…
– Клеймо в виде бычьей головы, – объясняет Лекс. – Символ рода Штирхорн. Такая голова изображена на их фамильном гербе. Члены семьи помечали этим знаком все экспонаты, которые попадали в их коллекцию. Таким своеобразным актом вандализма давали понять, что вещь отныне и навеки принадлежит их роду.
Я совсем близко, за спинами тех, кто в первом ряду, но они жмутся друг к другу, не пролезть. И рюкзак! Рюкзак и чехол мешают, я зажат потными мясными тисками, как в час-пик в автобусе, изнутри лихорадит, на свежий воздух бы…
Едва удерживаясь от того, чтобы всех расталкивать, пробираюсь в узкое пространство между телами слева.
– А что, собственно, изображено на этой картине? – спросил кто-то.
– О,