– Куда ты, Егорушка? Сейчас спектакль начнется…
Я ласково отодвинул ее и решительно взялся за дверную ручку.
– До спектакля еще сорок пять минут, мамуля, я сто раз успею вернуться.
Уже сбегая по лестнице, я сообразил, что наверняка замерзну на улице в своем шикарном смокинге и в ботиночках на тонкой подошве. Еще декабрь не наступил, а уже вся Москва завалена снегом и мороз градусов под десять. Ладно, не возвращаться же.
Катерину я увидел сразу, она стояла рядом с оператором и его ассистентом возле машины, на борту которой красовался логотип телевизионного канала. А вчера машина была другой, и канал, соответственно, тоже. Надо же, она, оказывается, многостаночница, на два канала работает.
– Привет! – Катя чмокнула меня в щеку. – Извини, что я тебя выдернула.
– Ничего, все в порядке. Хороший у тебя диапазон, вчера попсу снимала, сегодня классическую оперу.
– Это для разных каналов, – подтвердила Катя мои соображения.
– На одном работаешь, на другом подхалтуриваешь? – поддел я ее.
– На обоих халтурю. А работаю вовсе на третьем, – улыбнулась она.
– Вообще-то моя специальность – соцпол, социально-политическая тематика. Можешь ответить на несколько вопросов?
– На камеру?
– Нет, что ты. Понимаешь, я брякнула сегодня, что знакома с сыном Дорошина, и меня прислали делать репортаж и особо оговорили, что должно быть интервью твоего отца перед спектаклем…
– Исключено, – отрезал я.
– Погоди, ты не дослушал, – она нетерпеливо притопнула ногой. – В этом же вся фишка, чтобы именно перед спектаклем, а не после него. После спектакля всегда легко говорить, потому что главное уже позади, и в материале никакого драйва нет. Уже понятно, приняла публика спектакль или нет, успех это или провал. А вот до него, перед самым началом, когда и на лице, и в голосе жуткое волнение, и совершенно непонятно, чем все кончится…
– Катя, – остановил я ее, – ты можешь брать интервью до начала у режиссера, у дирижера, у капельдинера, у гардеробщика, у черта лысого, но только не у певца. Это совершенно исключено. Отец ни с кем не разговаривает, пока не споет свою партию. Он никому и никогда не дает интервью, пока не опустится занавес.
– Но ты же можешь с ним поговорить.
– Нет. Ты меня только для этого вызвала?
Я начал сердиться.
– Не только, у меня еще есть вопросы. Говорят, что в постановке использованы элементы авангарда. Это правда?
Элементы! Это еще слабо сказано. Вся постановка – сплошной авангард, нечто подобное я видел только один раз, когда в «Риголетто» все персонажи, кроме затянутого в красное трико шута, были одеты в черные сюртуки конца девятнадцатого века, а по сцене, начисто лишенной каких бы то ни было декораций, постоянно катали туда-сюда красный гробик на колесиках. В нашей стране авангардный театр слегка протянул свои шаловливые ручонки к классической опере в Большом