Война в конце концов закончилась, жизнь постепенно стала налаживаться.
Если выдавался свободный вечер, мама могла не только играть или петь, но и показывать дружеские пародии, в основном на наших друзей и знакомых. Тогда этого жанра вообще не существовало, и поэтому не могу объяснить, откуда все это взялось. Особенно хорошо она изображала нашу соседку, которую все звали Скели Ола, что в переводе означает Толстая Оля. Она на это прозвище не обижалась, потому что и на самом деле была не только толстой, но и доброй. Но когда узнала, что мама ее изображает, пришла к нам и сказала:
– Соня, говорят, что ты меня передразниваешь. Я от тебя этого не ожидала, но хотела бы все это увидеть своими глазами. Мама вначале даже растерялась, но быстро поняла, что объяснять беззлобность ее шуток бесполезно, лучше показать все как есть. И показала. Соседка сначала напряженно смотрела и слушала, как ее «делают», потом вдруг стала смеяться так громко и задорно, что и мы стали хохотать вместе с ней. Кстати, это редкий случай: мало кто правильно понимает пародии на себя. Потом мы пели песни, пили чай, а мама нам показала еще несколько номеров, в том числе – еще один свой коронный номер – пародию
Мама, её сестра тётя Кетеван, муж тёти Михаил Гогуадзе, их сын Лаврентий и мы с братом Робертом. Фото неизвестного автора
на свою портниху, которую все знали как жену Саши-часовщика. Сейчас даже удивляюсь, откуда у мамы брались силы на песни, на шутки, ведь приходилось много и напряженно трудиться и на работе, и дома.
Мама почти всю жизнь работала секретарем-машинисткой на Телавской шелкомотальной фабрике, и до войны, и после, и до самого конца. Ее знали и любили все не только на фабрике, но и в городе. Мама была общительная и добрая, старалась всем помочь в трудную минуту. Но и у нее бывали трудные времена: отец иногда увлекался женщинами. Было несколько таких случаев. Тогда маме бывало очень тяжело, и мы старались поддерживать ее.
Последнее фото с мамой, 1959 год.
Фото Л. Гогуадзе
Мама всю жизнь мечтала иметь свой дом с камином, садом, виноградником. Для климата и природы Кахетии это не такая уж невыполнимая мечта. И мы стали строить такой дом. Правда, я в это время учился в институте и участвовал меньше всех. Кроме этого, у меня почему-то не лежала душа к этому дому. Даже не могу объяснить почему, как будто он должен был принести нашей семье несчастье. Но вслух я об этом никому не говорил. Дом наполовину уже был готов, мы переехали уже туда, сад стал подрастать, виноградная лоза – давать урожай. Постепенно неприятные предчувствия стали забываться.
Единственное, что в нашей семье никогда не забывали, это песня. Мы пели всегда. Позже, когда я уже работал в типографии и редакции, играл в городском