На утро снова с голубого неба сверкало ослепительное солнце. Дул довольно слабый ветер. Фальшивая мачта была уже поставлена. Все моряки теперь словно бы ожили, пережив вчерашнюю бурю, словно больные опасную болезнь, грозившую смертью.
К полудню узнали точное место «Коршуна». Оказалось, что ураган унес его на сто миль назад, и до Батавии оставалось семьсот миль.
Капитан приказал развести пары, и «Коршун» взял курс в Зондский пролив.
У всех веселые, праздничные лица. Корвет прибирается, чистится, подкрашивается, чтобы показаться в чужие люди, как следует военному судну, хотя и помятому ураганом, но с честью выдержавшему его нападение. Уже достали якорные цепи, долго лежавшие внизу, и приклепали к якорям.
– Берег скоро… Скоро придем! – весело говорят матросы.
– Завтра в Батавии будем! – радостно повторяют в кают-компании. – Не правда ли, Степан Ильич! Уж теперь урагана нечего бояться?
Старый штурман весело улыбается.
Какой ураган?! На океане мертвый штиль. Бирюзовое небо без облачка. Раскаленным шаром сверкает солнце. Барометр стоит высоко.
– Когда должен открыться берег, Степан Ильич?
– Около полудня.
– Как придем, сейчас же на берег съеду, – замечает мичман Лопатин.
– Надеюсь, Андрей Николаевич, – обращается кто-то к старшему офицеру, вахты на рейде будут суточные?..
– Вероятно, капитан разрешит…
– Ну, батюшка, – обращаются к ревизору, – раздавайте-ка сегодня жалованье.
– Сейчас, господа, буду раздавать.
Ревизор достал из денежного сундука, находящегося в капитанской каюте, мешок, набитый золотом (английскими фунтами), и вместе со списком принес в кают-компанию. Жалованья приходилось за два месяца. Было на что погулять на берегу.
И – странное дело – близость берега и новых впечатлений производит внезапную перемену в отношениях. Все снова дружелюбно разговаривают между собой, раздаются смех и шутки. Раздражение друг против друга исчезло словно каким-то волшебством, и люди, которые вчера еще казались один другому врагами, сегодня кажутся совсем другими – теми же добрыми товарищами и порядочными людьми. Происходит какое-то безмолвное общее примирение, и все ссоры, все недоразумения забыты.
– И с чего это мы с тобой целую неделю не говорили? – обращается худой гардемарин Кошкин к красивому брюнету Иволгину, протягивая руку.
– А черт знает с чего! – весело отвечает Иволгин.
– По глупости! – выпаливает здоровый рыжий Быков и смеется.
И Ашанин сердечно протянул руку одному штурманскому кондуктору, с которым поссорился в одном горячем споре, и спросил:
– Вы не сердитесь?
– Нисколько. А вы?
– Как видите.
– А вы тогда не поняли меня в споре… Я вовсе не ретроград, как вы думали…
– Я этого и не думаю…
Уже