Встречки. Записки предпенсионной барышни. Кира Фадеева

и иногда у нас с ним даже случался диалог через комментарии к его постам. Я старалась: пыталась блеснуть знаниями, подбирала умные слова, следила за своей речью, чтобы не написать в порыве мысли чего лишнего – словом, как могла, соответствовала блистательному общению. И вот – прицепился он к моей реплике на свой пост. Среди других многословных комментариев мое сообщение было безобидным и кратким, странно, что он его вообще заметил, но – перевернул смысл, выпятил напоказ ничего не значащие детали, и мне пришлось на его странице распинаться, пояснять, что имелось в виду. У меня было чувство, что я не удержала себя, просмотрела в чем-то. Перечитала – нет, всё именно так, как я понимаю, не отказалась бы ни от одного своего слова. Но на автопилоте стала выкручиваться и искать достойный уход с авансцены.

      Было жаль времени и вынужденных оправданий. Но самое главное – ощущение недоумения и разочарования, мысленное вычеркивание уважаемого и почитаемого мэтра из онлайн-собеседников. И ведь именно этим утром я процитировала его на форуме и разместила его фотографию, как гарант благонадежности. Мелькнула мысль, что неслучайно я так и не подписалась на его журнал, хоть и прочитывала каждый выходящий номер – что-то меня от этого удерживало, и я сама неосознанно определила для себя именно такую дистанцию – читаю, но не привязана, ни на шаг ближе.

      Час спустя позвонил коллега Стрелкин, с ним обычно велись разговоры на профессиональные темы. И ещё было между нами какое-то духовное… не родство, а приятельство: меня притягивало не то благородное равнодушие ко всему материальному, глянцевому, модному, не то – понимание чего-то, не определяемого и уловимого другими. Выглядел он как бомж, поскольку носил всегда грязную обувь и одежду с мигрирующими рваными местами, и когда приходил ко мне на работу, я, встречая его на проходной, стеснялась охранника. А захаживать ко мне на работу на часок он любил, охотно угощался кофе или наливочкой, принося к ним печенье или фрукты. Разговоры при этом были одновременно и тёплые, доверительные, искренние, но и – какие-то размытые, пространные, безграничные, часто обрывающиеся на полуслове, когда договаривать и прояснять дальше уже не хотелось. Знаю, что у него на работе его многие не любили. Иногда закрадывалась мысль: раз мы с ним общаемся, а его не любят, может, и меня так же? Но мое доверие к своему восприятию людей всегда побеждало, и мысль отметалась.

      Я уже с месяц пыталась свести эти отношения на нет – случились несколько эпизодов, после которых у меня пропало к нему доверие. Предъявить было нечего, всё было недоказуемо, но то, что больше встреч не будет, я понимала, как веление, приказ самой себе. Ему же в этот день необходимо было что-то обсудить и поэтому – встретиться. Ранее не получавший в этом отпора, удивился, разозлился, а потом, поняв, что встречи не будет не только сегодня, но и вообще, вовсе стал агрессивным, в меня полетели колкости. Хотелось обойтись без уродливых сцен и оскорблений – я как чувствовала, что они будут, тем более, что слишком много было общих знакомых. И вот, мой