Женщина решила проверить свою гипотезу полной откровенностью – рассказать все, о чем ее просят, и посмотреть, что из этого выйдет.
– Милях в трех отсюда, если идти вдоль берега, – ответила она. – В клинике Даддена. Я там работаю.
– Правда? Вы врач?
– Психолог. – Женщина нашарила в сумочке бумажный платок и вытерла лоб. – Вы знаете это место?
– По-моему, да. Клиника ведь там недавно?
– Два года. Чуть больше.
– А что это… за больница?
– Мы лечим людей с нарушениями сна. Точнее, пытаемся лечить.
– Вы имеете в виду тех, кто разговаривает во сне и всякое такое?
– Людей, которые разговаривают во сне; людей, которые ходят во сне; людей, которые спят слишком много; людей, которые спят слишком мало; людей, которые забывают дышать во сне; людей, которым снятся страшные сны… Всяких.
– Раньше я разговаривала во сне.
– У детей это нормально.
Женщина взглянула на часы: через четыре минуты к прибрежной остановке должен подойти автобус. Она нагнулась, втиснула в туфли саднящие ноги. Затем открыла сумочку:
– Вот моя визитная карточка. Кто знает, может, когда-нибудь навестите клинику. Вас радушно встретят, если вы назовете мое имя.
Девушка не знала, что на это ответить, – ей еще никогда не вручали визиток.
– Большое спасибо, – выдавила она наконец и взяла картонку.
Когда женщина прощалась, в ее глазах девушке почудилось разочарование – и не та мимолетная досада от несбывшегося пустяка, а куда более глубокое привычное чувство. Ссутулившись, женщина побрела к дороге, руку ей оттягивал чемодан. Девушка посмотрела на визитную карточку и прочла: «Доктор К. Дж. Мэдисон, психолог, клиника Даддена». Ниже стояли номера факса и телефона.
Женщина забыла спросить ее имя. Но она все равно бы его не назвала.
Девушка торопливо шагала к пансиону матери, голова ее шла кругом.
Эшдаун, огромный, серый, внушительный, высился на мысу в каких-то двадцати ярдах от отвесной скалы; он стоял здесь уже больше ста лет. Целыми днями вокруг его шпилей и башенок с хриплым причитанием кружили чайки. Целыми днями и ночами о каменную преграду неистово бились волны, порождая в студеных комнатах и гулких коридорах старого дома непрерывный рев, словно где-то рядом неслись тяжелые грузовики. Даже самые необитаемые уголки Эшдауна – а необитаемы ныне большинство из них – никогда не ведали тишины. Наиболее приспособленные для жизни помещения скучились на втором и третьем этажах, окна выходили на море, и днем комнаты заливал холодный свет. В Г-образной кухне на первом этаже было три маленьких окошка и низкий потолок, отчего там всегда царил полумрак. Суровая красота Эшдауна, противостоявшая стихии, попросту маскировала то, что дом, в сущности, был непригоден для жизни. Соседские старики могли припомнить – не слишком веря своим воспоминаниям, – что некогда особняк принадлежал семье из восьми-девяти человек. Но три десятилетия назад дом приобрел