Не дав мне сказать ни слова, она спросила:
– Хочешь взять Смока?
И я, не раздумывая, ответил:
– Еще как.
Янина сказала:
– Живьем ты его не возьмешь. Но по земле ему больше не ходить. Да и всем…
– Повезет, панна Янина, возьму и живьем, – сказал я. – Дело знакомое…
– Не возьмешь, – ответила она. – Сядь за стол и сиди спокойно.
Я сел. Она поставила передо мной глубокую тарелку с водой – там плавали какие-то листики порезанные, свежие, но непонятно какого растения. Зашла мне за спину. Я, видимо, явственно ворохнулся – ну, кто ее знает? – слышу, она фыркнула:
– Не бойся. Ты мне ничего плохого не сделал…
И кладет мне ладони на виски – теплые, ничуть не дрожат, сжимает виски так, что оба ее колечка, и на правой руке, и на левой, кожу давят чуть ли не до боли, но я терплю и не шевелюсь. Она начинает шептать что-то.
Сознание у меня ясное, но все вокруг помаленьку словно бы затягивает туманом, и вскоре я уже ничего не вижу, кроме воды в тарелке, и вода сначала краснеет, потом мутнеет, потом на ее месте образуется словно бы иллюминатор, и я за ним вижу человека по пояс. И не похоже это ничуть на современное телевидение – словно я смотрю в самое натуральное окошко, в иллюминатор без стекла.
Стоит он где-то под елкой и курит спокойно. Лицо, и точно, можно выразиться, породистое: черты тонкие, нос с горбинкой, губы в ниточку, темноватые. Очки круглые, в золотой оправе. Если вспомнить скудные данные и сопоставить… Смок, сволочь! Тут и гадать нечего!
Откуда-то издалека-издалека доносится голос Янины:
– Насмотрелся?
Едва выдавливаю из себя:
– Теперь и в темноте узнаю.
Смок пропал, и вместо него появилась поляна, наблюдаемая словно бы с некоторой высоты, словно я сижу высоко на суку на опушке. Приглядывался я, приглядывался… Характерная такая поляна. По форме вроде неправильного треугольника, справа, где склон, меж деревьями голая серая скала проглядывает, слева дерево явно расщеплено ударом молнии. И эту поляну я знаю, были мы и там. Километрах в десяти от села. Карай там ничего не обнаружил, да и мы тоже.
А потом все пропало, и зрелище, и туман, в тарелке снова вода с непонятными листьями. Янина убрала руки и говорит:
– А теперь слушай. Веришь ты или нет, но сделать ты должен именно так.
Минут через пять я чуть ли не бегом вернулся в одну из наших хат. Ребята все при деле – кто оружие чистит, кто воротничок подшивает. Только Вася Зуйко, поставив правый сапог на табурет, начищает его со всем усердием, а левый уже сверкает, как зеркало. Увидев меня, снял ногу с табурета, выпрямился и чуть ли не с мольбой:
– Товарищ капитан, ничего вроде бы не предвидится… Разрешите отлучиться?
Я стою и молчу. Трогаю через галифе в кармане, что она мне дала, и в голове ни единой мысли. Вася говорит:
– Буду