– А ты, – бросил ему в ответ Юрий, – страдаешь оттого, что не видишь врага. Во время Гражданской войны ты его видел, ты знал, в кого стрелять, а сейчас не видишь и поэтому сдаешь. Это сейчас очень распространенная болезнь.
Спор уже далеко ушел от вопроса, поставленного Радеком, – будет ли НЭП отменен, и если да, то когда. Речь шла о том, во что он превращается, какие принимает формы, и главное, к чему может привести эта политика Советскую Россию.
Проблема эта задевала не только писательские сердца. «За что боролись?» – этот крик рвался тогда из души очень и очень многих, задыхавшихся от угара НЭПа и не видевших за этим угаром сияющих высот светлого коммунистического завтра. Так за что же боролись такие, несомненно, убежденные большевики, как Либединский, или Раскольников, или Фурманов? Дмитрий Андреевич вообще был очень искренним человеком – он был искренен тогда, когда он был анархистом, и так же искренен, когда стал большевиком, пытающимся истребить в себе свой анархизм. Что касается и Фурманова и Либединского, трудно было бы утверждать, что Октябрьский переворот и Гражданская война были для них событиями такого рода, которые осознаются как неумолимо вытекающие из каких бы то ни было теорий. Для них вряд ли имело первостепенную важность то, что когда-то написали Маркс или Ленин. Впрочем, Либединский казался теоретически несколько более образованным. Фурманов же, когда Раскольников в пылу спора сослался на ленинскую статью «О кооперации», простодушно заметил:
– Как будто правильно, но уж очень скучно.
Оба писателя были большевиками не потому, что видели за Марксом или Лениным теоретическую правоту, а потому, что их захватила революция, что они верили в нее своим «нутром», причем верили в нее именно так, как в нее верил герой повести Алексея Толстого «Голубые города». Они ожидали от победоносной революции прежде всего перемены в области межчеловеческих отношений, «счастья для всех», «голубых городов» социалистического будущего. НЭП просто не мог не стать для них чем-то непонятным и чуждым прежде всего потому, что он нес с собою прежнюю несправедливость и неравенство, которые неминуемо создаются властью денег. Наверное, точно так же верила в революцию и привалившаяся к моему плечу Лида.
Посиделки закончились уже под утро. Во всяком случае, когда я, проводив Лиду до дверей ее квартиры, возвращался бульварами к себе домой, уже забрезжили первые признаки зимнего рассвета. По пути мне думалось, конечно, о том, что социалистическое нетерпение, основанное на инстинктивном неприятии эксплуатации, наживы, замыкания существования в скорлупу «частного человека», является питательной средой для политиков, которые возьмутся похоронить НЭП. Прекрасно понимаю, что в НЭПе заложены глубинные противоречия, резюмированные Лениным в предельно лаконичной