Клиффорд отсоединил ее от потолка и, сняв крышку, копался в тончайших механизмах. Я, играя роль постороннего наблюдателя, держал эту небольшую, но почему-то очень тяжелую лампу снизу, не давая оборваться тонким проводкам, скрепляющим ее с потолком.
– Папа, ну пап, дай, я починю. Я мигом. Я знаю как, – настойчиво требовал Марк, взывая к нам снизу.
– Не мешай мне, Марк, уймись. Мойра, забери, будь добра, ребенка!
– Марк, мальчик мой, – рассеянно отозвалась с кресла хозяйка дома, – поди сюда, не мешай папе.
Но ее внимание все было поглощено экраном.
– Вот до чего дошло сегодняшнее воспитание, – сухо заметила тетушка.
– Дядя Грег, пусти меня. Дай я починю. Слышишь! – Марк отчаянно затряс лестницу подо мной.
– Да что ты делаешь! – воскликнул я, хватаясь за Клиффорда в поисках поддержки. – Будь мужчиной. Слышишь, Марк! Хочешь, чтобы эта тяжесть свалилась тебе на голову? Имей терпение.
– Немедленно прекрати! – громовым голосом потребовал Клиффорд и сам зашатался: – А, черт! Что это за проводок?
– Я же говорю: пустите меня наверх. Ты не знаешь, папа, что там за провод, а я знаю. Ну пожалуйста!
– Вот поступишь в колледж и будешь там ремонтировать, сколько душе угодно, – строго прервал его я, – а теперь не срывай папе работу.
– Слушай, пап, – воскликнул, не обращая на меня внимания, мальчик и в порыве вдохновения схватился за ступеньку лестницы, – ты меня когда научишь ездить на аэрокаре? А? Помнишь, ты обещал. Так когда?
Клиффорд, который в это время держал в зубах винт, по этой причине не ответил и продолжал сосредоточенно заниматься ремонтом. Я благоразумно хранил молчание. Через минуту он вдруг понял, что сын нетерпеливо, но ожидает его ответа и, наверное подумав,