Грот сделал паузу, чтобы влить в себя очередную порцию кофе и насладиться произведенным впечатлением. Очевидно, он был большой любитель подобных речей. И вообще, на неопытный взгляд, он мог сойти за эколога-любителя, если бы безжизненные глаза и неприятная улыбка не выдавали в нем стража государственных интересов. Во мне начало просыпаться нетерпение.
– Нам прекрасно известно то, о чем вы говорите, – как можно с меньшей резкостью сказал я, – но пока это никоим образом не касается сути дела.
– Терпение, мистер Сторнер, терпение, – спокойно возразил цензор и потер руки. – Сейчас я перехожу к главному. Итак, на заре 22-го века правительства большинства стран приняли ряд актов, запрещающих военные действия под любым предлогом. Человечество пришло к выводу, что международные конфликты можно решать мирным путем. С тех пор вот уже два века на нашей планете царит мир и благоденствие.
– Другими словами, – добавил Ламорт, – общество восстанавливает то, что само разрушило.
– Никакая политика не защитит человечество от новых войн, – сказал я. – Не искоренит врожденную страсть человека к разрушению. Рано или поздно, но очередное столкновение начнется. Так отчего же вы спасаете мир?
– Не начнется, мистер Сторнер, – холодно улыбнулся цензор. – Вы совершенно верно подметили инстинктивную страсть человека к разрушению. Это даже проскальзывает в вашем творчестве, я не ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь.
– Ну вот. Но мы предусмотрели все меры по направлению этого пагубного недостатка в другое русло. И оно окупилось.
– Да, да, – Ламорт откинулся на спинку стула и указал на светящийся экран перед собой. – Зачем думать и идти воевать неизвестно за что, когда можно круглосуточно впиваться глазами в экран и наблюдать вселенские катастрофы там и потихоньку взращивать в себе чувство боязни за свое благополучие, жадность за свое теплое местечко в этом механизированном мире. Еще гонки, компьютерные и проекционные игры…
– Еще обучение в школах, – подхватил я, с удовольствием